Аркадий Пинчук - Потому что люблю [сборник]

Нет, пожалуй, самое верное — уехать шестнадцатичасовым. Чем быстрее, тем лучше.

— Подождешь возле гостиницы, — сказал он шоферу, — поедем сразу на вокзал.

— Хоть на Северный полюс, — улыбнулся водитель.

…Уже в поезде, когда мимо окон мелькали черепичные крыши придорожных построек, а по стеклам бежали кривые линии обвисших проводов, Муравьев глубоко пожалел, что не позвонил Вере. Она, наверное, ждала его звонка.

— А вот и Львов, — сказал кто-то из пассажиров, и все, кто услышал эти слова, повернулись, как по команде, к окнам. Муравьев тоже вышел в коридор и прижался щекой к стеклу, еще хранившему ночную прохладу. Вместо ожидаемых заводских корпусов и старинных зданий от песчаного полотна дороги и к самому горизонту убегали мягкие зеленые холмы. Единственным признаком приближающегося города была освещенная утренним солнцем ажурная телевизионная антенна.

Она быстро росла, обнажив через какое-то время не только основание, но и крутой продолговатый холм. Замелькали серые постаревшие дома, вильнула под виадук пепельно-лаковая брусчатка, и как-то уж очень неожиданно развернулась панорама города. Муравьеву бросилось в глаза обилие новых зданий. Они были яркие, сверкающие стеклом, однако своим великолепием не подавляли старые дома. Даже наоборот — оттеняли индивидуальную неповторимость зодчих прошлых веков.

Конечно, жить в таком вот городе или в бревенчатом поселке с хмурым унылым пейзажем — разница есть. Лену понять нетрудно, если учесть, что удерживали ее там сомнительные обязанности.

…Мимо окон промелькнул стадион, бассейн с изумрудно-голубой водой, и город оборвался так же неожиданно, как и появился. Вновь горизонт закрыли зеленые холмы, иссеченные вдоль и поперек тропинками и хорошо наезженными дорогами. Поезд круто согнулся влево и все шел и шел по дуге, пока вновь не показались городские кварталы. Теперь Муравьев увидел другой Львов — хаотично загроможденный конструкциями промышленных зданий, напряженный, окутанный дымом и пылью. Вот уж чего нет на Севере, так это пыли и дыма.

Резко погасив скорость, поезд осторожно втягивался под прозрачный купол перрона. Встречающие взволнованно ощупывали взглядами каждый тамбур, каждое окошко. В какое-то мгновение Муравьев пожалел, что не послал телеграмму Лене. Пусть бы ждала, волновалась, думала. К поезду пришла… Впрочем, у него целых десять дней впереди. Можно черт знает что передумать. И наволноваться вдоволь.

Муравьев вышел на привокзальную площадь и занял очередь на такси. Машины подходили редко, и люди беззлобно поругивали таксистов, которые где-то бездельничали или халтурили в то время, как у вокзала томилось в ожидании столько народу. Какой-то энергичный гражданин, шмыгая носом, опрашивал очередь, надеясь с кем-нибудь уехать попутно.

— А вы куда, товарищ капитан?

Муравьев показал ему записанный на бумажке адрес лаборатории, где работала Лена.

— Садитесь на двойку и дуйте до площади Ринок, — сказал он с уверенностью старожила. — Трамвай привезет вас прямо под крыльцо. И в пять раз быстрее.

Муравьев поблагодарил за совет и сел в трамвай. Узкий красный вагончик весело бежал по такой же узкой колее, делая крутые виражи на перекрестках. Муравьев улыбался, читая непривычные надписи над витринами магазинов, парикмахерских, учреждений.

«Площа Ринок!» — звонко объявила на украинском языке молоденькая розовощекая кондукторша, и Муравьев выпрыгнул из вагона на истоптанные камни старинной мостовой. Не будь трамваев и современных автомобилей, замерших у портального входа в горсовет, здесь нетрудно представить, что ты попал в шестнадцатый-семнадцатый век. Разновысокие домики в три-четыре этажа, но с обязательным трехоконным фасадом обступали площадь ровным квадратом. В центре возвышалось тоже квадратное здание городской ратуши с высокой квадратной башней. В каждом углу площади фонтанные колодцы со скульптурными фигурами мифологических богов: Дианы, Нептуна, Амфитриты и Адониса.

Обойдя площадь, Муравьев без труда отыскал среди стилизованных вывесок стеклянную табличку лаборатории. Взявшись за старинную ручку такой же старинной двери, Муравьев почувствовал, что волнуется. Не от прикосновения к старине, от предстоящей встречи. Слишком многое может решить эта встреча. Лена — человек скрытный, могла о многом умолчать, но вместе с тем многое передумать, многое перерешить, ведь не девочка уже… А самое главное — Санька растет…

И дело даже не в том — поедет она сейчас с ним на Север или нет, — он в тех краях тоже не вечный житель. Дело совсем в другом — в какой степени он необходим ей, насколько велико ее желание сохранить их союз.

Просто надо увидеть ее глаза, услышать голос, почувствовать, насколько она обрадовалась его приезду. Голос и глаза скажут о многом. Ведь не могло же все, что было между ними, истлеть и превратиться в холодный пепел. А вдруг еще горит какой-то уголек и, если они оба вместе дунут на него, может разгореться костер. Надо только вместе захотеть. Вот в чем дело.

Ее вызвал из лаборатории вахтер. Лена неторопливо спустилась по лестнице, сняв на ходу халат, смущенно и немного растерянно улыбнулась.

— Вот не ожидала, — сказала искренне и подставила для поцелуя щеку. — А где твои вещи?

— В камере хранения. — Муравьев приподнял за подбородок ее лицо, поймал взгляд. Из серой глубины глаз струились отчуждение и прохлада. — Ты рада?

Лена отвела его руку.

— Конечно, — сказала спокойно, потом заволновалась. — Ты только не обижайся, я сейчас не могу уйти, у нас анализ идет, меня там ждут. Может, погуляешь часик? Тут вот направо Исторический музей, а?

— Как Санька? Где он?

— Хорошо. В садике. Налупила сегодня утром, не хотел идти. Так подождешь?

— Дай мне ключи, я подскочу на вокзал и отвезу чемодан домой.

— Правильно. Найдешь?

— Таксист найдет.

— Правильно. Лучше дома меня подожди, ладно? Я не буду нервничать. — Лена говорила и разглаживала на его груди китель. — Если хочешь, сходи за Санькой. Садик недалеко от нас. Сотый дом на улице Кутузова. Не забудешь? — Она легонько дернула за обшлаг. — Дом сто на Кутузова.

— Не забуду. Иди.

Лена кивнула и быстро пошла к лестнице, надевая на ходу белый халат. Муравьев хотел ей помахать, думал, что она обернется. Но Лена не обернулась.

По пути с вокзала Муравьев попросил водителя заехать на улицу Кутузова. Детский садик располагался в небольшом двухэтажном особняке, отделенном от улицы низеньким сетчатым забором и узкой, примерно в пять метров, площадкой для игр. Лестницы, качели, лодки и паровозы сиротливо пустовали.

Муравьев поздоровался с выглянувшей в окно женщиной и спросил, почему у них такая тишина.