Валерий Осипов - Неотправленное письмо [сборник]

Он говорил, волнуясь и чуть ли не заикаясь, тяжело дышал между фразами, ловил своими лихорадочно блестевшими зрачками глаза ребят. И каждый, кто встречался с ним взглядом и видел его изломанное гримасой лицо, набухшую жилами шею с судорожно ходящим вверх-вниз кадыком, его пульсирующий висок, не смел больше одной секунды смотреть на Кольку и тут же опускал голову.

А Колька стоял посреди толпы, поворачиваясь то вправо, то влево, то прижимая к груди свои окровавленные, все в ссадинах и кровоподтеках руки, то просительно вытягивая их вперед, и были эти руки почему-то убедительнее всех его слов, важнее всех других приведенных им доводов и причин.

— Ладно, мужики, айда обратно, — вздохнув, сказал наконец кто-то сзади. — Все одно моста нету…

Лезли ребята назад через борт прицепа, посмеиваясь, покручивая головами: «Вот черт, Чугунков, — всех обскакал, всех упредил, дьявол проворный! Ладно, поедем обратно, поглядим, как дальше дело пойдет».

А Колька Чугунков стоял на дороге перед Сенькой Сухаренко (рядом Вера Звягина), и не мог Сенька смотреть в глаза Чугункову.

— Семен, — сказал наконец Колька.

Молчит Сенька.

— Семен, — сказал Колька, — вот ключи. Там, у моста, полуторка. Пойди поспи час в кабине, протрезвей, а потом пригонишь на усадьбу. Только сразу не езди, как человека прошу.

Медленно взял Сенька ключи, скользя по мокрой земле, побрел к спуску. Вера и Колька молча смотрели ему вслед.

— Коля, — тихо спросила Вера, — а за мост не влетит тебе?

— Влетит, — сказал Колька и вздохнул.

— Как же быть?

— Мост — ерунда, починим, — сказал Колька и пошел к трактору, — были бы люди.

Он влез на гусеницу, открыл дверь, тронул за плечо сладко сопевшего на сиденье парня, который чуть было не наехал на него.

— Слышь, друг, — сказал Колька, — иди-ка в кузов, там скорей в норму придешь. Я сам поведу.

Парень пободался со сна, хотел что-то сказать, потом махнул рукой и полез на прицеп.

Колька сел за рычаги, позвал Веру, помог ей забраться к себе в кабину и, развернув трактор, повел беглый караван обратно, в совхоз.

Вера Звягина сидела рядом с Чугунковым, изредка бросала быстрый взгляд на его усталое, измазанное мазутом лицо, на лежащие на рычагах руки в кровавых синяках и ссадинах, и где-то под сердцем у нее рождался какой-то незнакомый, непонятный холодок. Она вспоминала эшелон, первые дни совхоза, первые тракторы, первые палатки, первые распаханные гектары, первые зеленые всходы первого хлеба, посаженного своими собственными руками. Почему она забыла обо всем этом?

Смотрит Вера Звягина сбоку на Кольку Чугункова и словно впервые и заново видит его дерзкий и упрямый профиль: острый, углом вперед подбородок, сухие поджатые губы, прямой нос с горбинкой, клочкастые брови, вислый, насупленный лоб…

Смотрит Вера на Чугункова, и на душе у нее непонятно, тревожно, раздерганно.

Уронив голову на руки, на деревянном топчане в женской палатке плакала Вера Звягина. Плечи ее вздрагивали, голова дергалась; она поджимала под себя ноги, закрывала руками лицо и плакала, плакала… Соня Журавлева, строгая, черноволосая Соня, сидела рядом с ней и не успокаивала ее, не утешала, а просто сидела и смотрела на нее своими непонятными раскосыми глазами, в которых нельзя было угадать ни жалости, ни осуждения.

А вокруг них стояли девчата — и те, что вернулись вместе с Верой, хлебнувшие и «сладости» вольного отъезда, и горечи стыдливого возвращения, и те, кто оставался вместе с Соней в совхозе.

Вера затихла, затаилась и вдруг резко села на кровати, смахнула с лица волосы и заговорила невнятно, путаясь, сбиваясь, глотая слова и вытирая слезы:

— Дура ты, Сонька! Он ведь настоящий, Чугунков-то! Ты бы посмотрела, как он перед трактором встал, как он всех ребят в обратную сторону завернул. У него руки все в крови были, он ведь целый мост один разобрал. А какие он, девки, слова около реки говорил? Теперь ведь такие только в кино услышишь…

Молчит Соня Журавлева, молчат стоящие рядом девчата.

— Мы все ищем, чтобы с фокусами был, — всхлипывала Вера, — чтобы какой-то особенный был, огольцов всяких золотозубых ищем. А разве Кольку со Шмелем сравнить было? Уж про Сеньку своего и не говорю. Нету теперь, девки, таких ребят, теперь все пьяницы неверящие пошли! Он только и норовит выпить за твой счет да притиснуть в темном углу. А таких, чтобы в большие дела верили, таких, которым без утайки поверить можно, — их по пальцам пересчитать. И уж если есть такой, так за него руками и ногами держаться надо. Господи! Да любил бы меня Чугунков так, как он тебя, Сонька, любит, так я бы всех Шмелей, хоть десяток их был бы, всех до одного из души выскребла, в одну бы петлю с Колькой полезла, под один топор с ним легла бы!

Резко поднялась Соня с кровати, постояла секунду, вторую, пристально вглядываясь невидящими глазами в одну точку, и пошла из палатки, не сказав ни единого слова.

Она шла между вагончиками, опустив голову, вся уйдя в себя, ни на что не обращая внимания. А кругом — в палатках, около тракторов, возле бочек с соляркой шумели, кричали, ругались недавние беглецы, между которыми уже суетился и бегал Петр Иванович Груша, выписывая наряды, отдавая распоряжения на следующий день. И будто ничего и не случилось, словно и не был недавно охвачен совхоз, как пожаром, паникой — просто съездили ребятишки на минуточку в район, посмотрели кино, концерт послушали и вот вернулись обратно, готовят технику на завтра, хлопочут, беспокоятся.

— Иван! — орал из-под трактора кто-то противным голосом. — Куда ключ на семнадцать заховал, черт не нашего бога?!

А меланхолично сидевший на капоте Иван чесал затылок, пожимал плечами и, глядя в небо, задумчиво говорил:

— А кто же его знает — куда? Мабудь, Хведор узял, мабудь, еще кто…

— Так ты побежи, найди скорей! — кричал голос из-под трактора. — На меня тут масло капает, полны уши натекло!

— «Побежи, побежи», — ворчал Иван, лениво сползая с капота. — Один в одну сторону спосылает, другой — в другую.

И медленно шел разыскивать вороватого Хведора, утащившего гаечный ключ на семнадцать миллиметров.

Встретился Соне по дороге Сенька Сухаренко. Еще не пришедший в норму, еще слегка под хмельком, тащил Сенька со склада на своем собственном горбу всю покрытую желтым густым тавотом новую полуось, тащил тяжело, натуженно, согнувшись чуть ли не до земли, выделывая ногами замысловатые кренделя.

Увидев Соню, тут же остановился, бросил ношу на землю, сказал хрипловато:

— Здорово!

— Здорово, — усмехнулась Соня, — давно не виделись.

Сенька пропустил насмешку мимо ушей, достал лохматую пачку «Беломора», закурил.

— Как нас Колька твой сегодня тряханул, а? — сказал он и подмигнул Соне. — Любо-дорого смотреть было! Весь мост в разные стороны растащил как муравей. Видать, набьют ему шею-то за мост, как думаешь?