Валерий Осипов - Неотправленное письмо [сборник]

Кладовщик, не меняя положения головы, скосился на Колькины накладные, быстро пробежал глазами верхнюю бумагу и сказал, что по распоряжению райснаба ни одной выдачи жилого оборудования в ближайшие дни производиться не будет.

— Почему? — нахмурился Колька.

— Не знаю, — нехотя буркнул кладовщик.

— А кто знает? — спросил Колька, чувствуя, как где-то внутри у него начинает рождаться глухое и не ясное пока еще раздражение к этому, очевидно, безразличному ко всему на свете человеку.

— Кто знает, тот не скажет, — усмехнулся кладовщик.

— Кому надо позвонить в райснаб, чтобы дали разрешение получить дом? — четко выговаривая каждое слово, спросил Колька, стараясь поймать взглядом узкие прорези глаз на пухлом небритом лице.

— Никому не надо позвонить…

Кладовщик поправил сползшую с плеча шинель.

— У меня распоряжение есть, пока райсовет генеральный план застройки не утвердит, ни одного дома со склада не отпускать.

Колька оглянулся, пододвинул ногой под себя пустую бочку, сел рядом.

— Слушай, друг, — шепотом заговорил Колька, стараясь придать своему голосу как можно более убедительное выражение, — я из Луневского совхоза. У нас, понимаешь, ни одного грамма в этом году на поставки не собрали, из списков по сдаче хлеба даже выкинули…

— Что ж так-то? — поинтересовался кладовщик.

— Народ пестрый собрался, да и сушь прижала…

— Сушь, она у всех была.

— Одним словом, не собрали… Ну и разбегается народ под эту музыку, понимаешь?

— Понимаю, чего ж тут не понять, — улыбался кладовщик.

— А совхоз сохранить надо! — закричал Колька и стукнул кулаком по лиловым бумагам на верхнем ящике. — Обязательно сохранить!

— Тише ты, чего орешь? — испуганно оглянулся кладовщик, придерживая рукой бумаги.

— Потому что техники понагнали за милую душу! — продолжал кричать Колька. — Потому что денег не жалеют! А разъедутся люди — куда это все подевается? Собаке под хвост, да? Пока новых наберем, пока пообвыкнутся — то да се… А нужно старый контингент сохранить, которые в этом году приехали! Они уже в степи пообтерлись! Им на следующий год заново привыкать не нужно будет!

— Слышь, парень, — встал из-за ящиков хозяин склада, — зря ты здесь в полное горло наяриваешь.

Он поежился, потом быстрым движением плеч сбросил назад, шинель, зевнул и, проведя по лицу рукой, весь как-то подтянулся и преобразился, словно умылся холодной, водой.

— Во многих совхозах такое положение, не у вас одних… Поэтому и решил райсовет задержать пока застройку.

— Да почему же, почему! — не выдержав, снова закричал Колька.

— А потому, что еще надо посмотреть, кого застраивать, а кого повременить! Кто работал, кто старался — тому в первую очередь. А кто пьянствовал или, скажем, ворон в небе считал — отойди в сторону!

— А про ссуды ты забыл? Забыл, что Советская власть ссуды семенами и жилым фондом новоселам предоставляет?

— Ну, ты мне про Советскую власть не рассказывай! — со злостью посмотрел на Чугункова кладовщик. — Я про нее побольше твоего знаю.

Он, кажется, проснулся теперь уже окончательно и совсем не выглядел таким вялым и безразличным, как вначале.

— Много вас тут захребетников понаехало, — говорил кладовщик, буравя Кольку маленькими колючими глазами. — Все вам подай, все выложи. Работать-то вас не видно, а как получать — шире себя рот разеваете.

В его словах, помимо раздраженности человека, у которого ни свет ни заря пытаются вырвать из души что-то незаконное, чувствовалось еще и почти профессиональная неприязнь лица официального, призванного стоять на страже материальных государственных ценностей, к просителю — личности, в глазах всех кладовщиков на свете, безусловно, имеющей на первом плане интересы частные, собственнические и шкурные. И поэтому просителю лучше всего было ничего не давать, если даже давать было можно, а уж когда в подтверждение этого «не давать» имелось какое-нибудь распоряжение сверху, — не только гнать ненавистного просителя и вымогателя в три шеи со всеми его бумагами и накладными, но и, так сказать, «идейно» уничтожить его, навсегда заказывая дорогу к складам и базам и всем прочим хранилищам материальных ценностей — надежному оплоту государственного могущества, которое, удавалось сохранить, по мнению кладовщиков, только благодаря их твердой вере в первую заповедь своей нелегкой профессии — «не выдавать».

— Ты понимаешь, что людей на новом месте можно только жильем удержать? — тихо спросил Колька, не отводя взгляда от маленьких, кабаньих глаз хозяина склада.

Кладовщик молчал.

— Учти, я этого дела так не оставлю. Я все ваше начальство здесь перетрясу, я до райкома доберусь.

— Но ты меня райкомом не пугай. Я вот навешу замок на двери и уйду на пристань до вечера товар получать, а вы тут целуйтесь со своим райкомом.

Колька дышал часто, задушенно. Воротник гимнастерки давил шею. От плеч медленно стекала в кулаки взрывная свинчатая тяжесть.

— Последний раз спрашиваю: дашь дом или не дашь?

— Не дам.

— Дашь, сволочь! — тихо сказал Колька и медленно двинулся вперед. — Землю есть будешь. Кипятком по малой нужде ходить будешь, а дашь, понял?!

Кладовщик попятился на всякий случай в глубь конторки.

— Ты больной, что ли, припадочный? — хриплым голосом закричал он.

— Я больной. Я припадочный, — нервно приговаривал Колька, щуря от бешенства глаза и из последних сил удерживаясь, чтобы не въехать между глаз этому ненавистному до последнего волоска человеку. — Я сейчас в обморок упаду. Вместе с тобой. На пять лет. А ты навсегда у меня в землю ляжешь…

Кладовщик вдруг мотнул по-лошадиному головой и оттолкнул Кольку ладонью от себя.

— Ладно тебе психовать!

— Даешь дом или нет?! — заорал Колька, чувствуя, что еще несколько секунд, и он совершенно перестанет владеть собой.

— Даю, даю, — продолжал отталкивать кладовщик Кольку от себя.

Чугунков медленно опустил кулаки.

— Тогда оформляй. И побыстрей!

— Ты вот что, парень, — неуверенно сказал кладовщик, — ты давай-ка сбегай в райсовет: пусть на отдельной бумажке мне напишут, чтобы дом тебе отпустить.

— Я в райсовет, а ты на пристань? — прищурился Колька.

— Здесь я буду, — сердито отвернулся кладовщик.

— Смотри, если обманешь. Под землей найду.

— Ладно торговаться! — закричал кладовщик и в сердцах поддел ногой пустую жестянку. — Говорят, чеши в райсовет, а то и вправду на пристань уйду!

Чугунков круто повернулся и пошел к дверям. На пороге остановился, спросил через плечо:

— Твоя как фамилия?

— На что тебе моя фамилия?

— Чтобы по всей форме в бумаге написать, чин чинарем чтобы.

— Попрядухин моя фамилия.

— Ну вот, товарищ Попрядухин, — засмеялся Колька, — теперь все в ажуре. А то быть бы тебе упокойником минут через десять, а может, и раньше.