Валерий Осипов - Неотправленное письмо [сборник]

И еще понял Чугунков, что робкое движение света над горизонтом, которое удалось увидеть ему не глазами и вообще не зрением, а чем-то совсем другим, чем-то обостренно внутренним, почти подсознательным, — что все это было не что иное, как перелом ушедшего дня на день будущий, перелом ночи на утро, — то редкое явление природы, которое случается только при абсолютной ясности и чистоте неба, когда нет в нем ни туч, ни облаков, ни дождевых ветров, а есть только потухающие глаза вчерашних звезд — холодное мерцание времени, навсегда уходящего в прошлое, в небытие.

Летом в степи перед рассветом бывают иногда такие мгновенья, когда вдруг вспыхивает на горизонте последний, неизвестно как сохранившийся сполох давно уже отгоревшего вчерашнего заката.

И как бы в ответ ему в ту же самую секунду займется над противоположной кромкой горизонта слабым светом первая предутренняя зарница.

И быстро пробежав по небу от звезды к звезде навстречу друг другу, они соединяются над случайным путником, образуя своим соединением над его головой высокий и светлый купол, мерцание которого длится, может быть, всего лишь одну тысячную долю секунды.

Этот быстротечный мерцающий вздох света, этот мгновенный прорыв дня во мрак ночи, когда сходятся на небе заря с зарей, наверное, и есть то самое озарение в полном и наиболее законченном смысле этого слова, которое ищут и ждут все люди на земле, но которое приходится увидеть и пережить только избранным, только самым счастливым.

Когда машина снова двинулась вперед, Соня проснулась, но продолжала сидеть все так же, прислонясь головой к боковому стеклу и не открывая глаз, потому что знала, что Кольке приятно будет думать о том, что он так тихо тронул машину с места, что она, Соня, даже не проснулась.

Она сидела так минут пять-десять, а потом уснула уже по-настоящему, и уже во сне, качнувшись на каком-то очередном ухабе, привалилась головой к Колькиному плечу, и Колька опустил правую руку вниз, чтобы Соне было удобнее спать у него на плече, и стал править только одной левой рукой.

Машина от этого пошла еще медленнее, но Колька, чувствуя на своей щеке Сонин платок и невольно прислушиваясь сквозь шум мотора к ее ровному дыханию, неожиданно ощутил вдруг такой огромный прилив сил, такой незнакомый приток нежности к этому теплому и родному, ослабевшему во сне и прильнувшему к нему человеку, что готов был ехать по степи и править одной рукой хоть целый месяц, хоть целый год, хоть целую вечность.

Они въехали в районный центр ранним-ранним утром. Кричали петухи, мычали коровы, пахло свежим хлебом, а Соня, все так и не просыпаясь, привалилась к Колькиному плечу, которое теперь так затекло, что сам Колька давно уже перестал ощущать его как часть своего собственного тела.

Склад на станции был еще закрыт, на воротах висел огромный амбарный замок, и Колька, не останавливая машину, сделал по площадке перед складом круг и все так же, правя одной левой рукой, пополз, как черепаха, на первой скорости по улицам поселка к загсу.

Загс тоже был закрыт. Колька осторожно и медленно, не снимая Сониной головы со своего плеча, повернулся к ней лицом, обнял ее левой рукой и прислонил к боковой дверце. Потом вылез из машины и, убедившись, что Соня по-прежнему крепко и спокойно спит, пошел искать кого-нибудь, чтобы спросить адрес заведующего загсом.

Заведующий жил через два дома. Колька долго стучал в окно, пока наконец дверь не заскрипела и на крыльцо не вышел пожилой человек в старой и потертой военной шинели.

— В чем дело? — спросил он строго.

— Товарищ заведующий, огромная просьба, — сказал Колька и снял шапку. — Нужно срочно зарегистрировать брак. Времени в обрез.

— Ты что, с ума сошел? — усмехнулся заведующий. — Из-за такой ерунды людей с кровати поднимаешь?

Он повернулся и хотел было войти в дом, но Колька прыгнул на крыльцо и загородил ему дорогу.

— Товарищ заведующий, я серьезно говорю. Сейчас надо регистрировать. А то мне еще дом надо на станции получать, а к вечеру в совхоз вернуться. В Луневский совхоз. А когда еще раз здесь у вас буду, не знаю. Может быть, до самой весны не выберусь.

Заведующий внимательно посмотрел на усталое Колькино лицо.

— Значит, из Луневского совхоза, — сказал он наконец. — Постоянно живешь там?

— Постоянно, — ответил Колька.

— А на кой же дьявол тебе жениться приспичило, когда у вас в совхозе одни палатки да вагоны! Где жить-то будешь?

— Тут вот в чем дело, — начал Колька, — я своим браком хочу народ поддержать. Чтобы глядели на нас ребята, которые совсем носы повесили, и думали: раз женятся люди, значит рассчитывают на что-то, значит жить можно…

— Выходит, ты не по любви женишься, а по расчету. Так сказать, с общественно полезными целями?

— Да нет, по любви, — засмеялся Колька. — Любовь-то здесь крепкая, проверенная… Просто совпадение получилось: и свою семью создаем, и для других польза будет.

Заведующий загсом еще раз смерил Кольку внимательным взглядом и усмехнулся.

— Ну, если совпадение, тогда подожди, сейчас переоденусь, — сказал он и ушел в дом.

Он вышел через десять минут.

— А где невеста? — спросил заведующий.

— В машине спит, — сказал Колька, — устала. Мы всю ночь к вам сюда ехали.

…Заведующий загсом выписывал свидетельство о браке, ставил печати в паспорта, делал записи в книгу актов гражданского состояния и бросал изредка быстрый взгляд на жениха и невесту. Колька и Соня стояли перед ним усталые, невыспавшиеся, в запыленных телогрейках, в кирзовых сапогах, и вроде бы даже совсем безразличные к этой торжественной и праздничной минуте своей жизни.

Заведующий загсом уже знал, что они торопятся на станцию — получать первый сборно-щитовой дом для своего Луневского совхоза, и почему-то даже немного завидовал этой необычной паре, вступающей в свою новую общую жизнь так странно и необычно — «с общественно полезными целями».

В семь часов утра открылся товарный склад на железной дороге. Подогнав машину задним бортом к высокой грузовой платформе, Колька побежал оформлять документы, строго-настрого приказав оставшейся в кабине Соне никого к баранке не подпускать и ни на чьи уговоры — уступить место и отогнать машину в сторону — не поддаваться.

В тесной конторке за двумя поставленными друг на друга ящиками сидел невыспавшийся человек в накинутой на плечи черной железнодорожной шинели, со скучным и усталым, несмотря на раннее утро, лицом. Нехотя подняв голову, он посмотрел на Кольку без всякого интереса, зевнул и снова зашелестел лежавшими перед ним на ящиках лиловыми бумагами.

Колька достал из нагрудного кармана гимнастерки накладные, тщательно разгладил их и попросил негостеприимного хозяина конторки внимательно прочитать его документы и немедленно дать распоряжение об отгрузке деталей сборного дома.