Валерий Осипов - Неотправленное письмо [сборник]

— Унесло брод, начисто все размыло!

Пройдя еще два-три метра и уже не интересуясь дном и как бы смирившись с мыслью о том, что переправиться через Петлянку в этом месте все равно не удастся, Колька неожиданно исчез совсем, уйдя под воду с головой. Он, правда, тут же вынырнул и, отфыркиваясь и отдуваясь, поплыл назад.

— Все, приехали! — крикнул Колька, вставая около берега на ноги. — И куда он только делся, брод этот чертов? Ведь суток же еще не прошло?

Он вышел из воды.

— Чего же делать будем, Коля? — спросила Соня, тревожно глядя на Чугункова.

— На Троицкую переправу придется ехать. Ближе тут ничего нету.

— А долго ехать?

— Долго. Если в полдень завтра домой доберемся, хорошо будет.

— А бензину хватит?

— До Троицкого совхоза хватит. А там заправимся.

Соня перевела взгляд на речку. Плешины отмелей, через которые шел брод, скрылись под водой. Только кое-где торчали над водой верхушки низких кустов и редкие камышинки.

— Я, пожалуй, тоже искупаюсь, — неопределенно сказала Соня.

— А не холодно будет, Сонечка? — забеспокоился Колька. — Дело-то к вечеру.

— Ну какой там холод? — пожала Соня плечами. — Весь день такая жара была.

Она развязала платок, сняла телогрейку, постояла немного молча, а потом, посмотрев на Кольку, чуть склонила голову набок.

— Отвернись, — тихо попросила Соня и улыбнулась.

— Я трусы пойду выжму, — сказал Колька и пошел за машину.

Он зашел за кузов и, сняв трусы, начал яростно их выкручивать. Неожиданно подняв голову, он увидел в пространстве между кузовом и прицепом Соню. Она снимала через голову юбку.

Колька хотел отвернуться и не смог. Какая-то тяжелая сила давила на голову и на плечи, оставляя их в прежнем положении.

Соня сняла комбинацию и осталась в трусиках и лифчике. «Дурочка, — подумал Колька, — пускай без всего купается. Потом ведь дрожать всю дорогу в мокром белье будет».

Словно услышав Колькины мысли, Соня завела руку за спину и расстегнула пуговицы лифчика. Движением плеч освободила грудь. У Кольки сильно забилось сердце.

Соня положила руки на бедра. У Кольки перехватило дыхание. Он зажмурился и отвернулся.

Потом он полез в кузов — проверить крепления грузов. Веревки, которыми были привязаны детали дома, ослабли. Колька перетянул узлы, поправил мешки и ящики. Все было надежно и крепко прижато друг к другу — прицеп был набит до предела.

— Коля! — позвала Соня с реки.

Он обернулся. Чтобы не замочить волосы, Соня непривычно высоко держала голову над водой. Она плыла как раз в том месте, где дно ушло у Кольки из-под ног и он окунулся в воду с головой.

— Осторожней, Соня! — крикнул Колька с прицепа. — Там теперь глубоко!

Соня остановилась, встала и, подняв вверх обе руки, помахала ими Кольке. Лицо у нее было довольное, счастливое, а на плечах и на груди блестела вода.

Колька спрыгнул с прицепа, взял телогрейку и, бросив ее под машину, просунулся между передними колесами к нижним узлам двигателя. Его опасения о том, что во время быстрой езды он «перекормил» мотор бензином, не оправдались. Картер был почти пустой. Колька боялся также и того, что погнул на ухабах передние тяги. Но и тяги были в порядке.

Он перебросил телогрейку дальше, к заднему мосту. Кардан, погнутый Сенькой Сухаренко еще весной, теперь вроде бы даже стал прямее, хотя никто его и не думал специально выпрямлять. Колька проверил смазку, баллоны, штуцеры, барабаны. К его собственному удивлению, ничего не было повреждено, все было на месте. «Везет, — подумал Колька. — А другой раз за два километра до озера за водой поедешь, и обязательно какая-нибудь хреновина сломается».

Когда он вылез из-под машины, Сони на реке уже не было. Колька обошел передок, поднял голову и остановился. В нескольких метрах от него стояла Соня. Она стояла, заложив руки за голову, всю подставив себя длинным фиолетовым лучам уходящего за край земли низкого солнца. Она только что вышла из воды, от нее веяло речной свежестью, и на ее спине серебристо и глянцево блестели еще не просохшие капли.

Незнакомое и странное чувство возникало и ширилось в Колькиной груди. Это уже был не тот лихорадочный стук сердца и перехват дыхания, которые случились с ним, когда он увидел, как раздевалась Соня. Это было что-то новое — пугающее своим приобщением к не подлежащей раскрытию тайне и в то же время цепко втягивающее в какие-то запретные ощущения, сопротивляться которым было невозможно.

Впервые видел Колька Соню такой и так близко. Она стояла, чуть приподнявшись на носках, навытяжку перед солнцем, согреваясь в его потухающих лучах, и вся ее напряженная, вытянутая, круто изломанная в талии фигура — прямая легкая спина с желобком посередине, высокие тонкие ноги и то, женское, что бросает в жар, зажигает и одновременно вызывает улыбку, — все это, как бы отказываясь от чего-то, как бы оставляя позади себя что-то ненужное, было устремлено вперед, к горизонту, туда, где пламенеющее круглое солнце, кутаясь в траурные разводья первых ночных облаков, доживало свои последние багровые минуты.

Словно почувствовав, что Колька смотрит на нее, Соня медленно повернула голову к машине. Глаза ее были доверчиво прикрыты. Добрая, теплая улыбка тронула губы. Она будто бы звала к себе, будто бы приглашала разделить свое просветленное этим вечерним закатом настроение.

Огромное взволнованное Колькино сердце, ровно и сильно работая крыльями, бурно набирало высоту. Зрение и еще что-то другое, возбужденное и неловкое, торопливо фиксировали обнаженное Сонино тело: бугорки ключиц, неожиданно большую и приподнятую в повороте фигуры грудь, чуть выпуклый молочно-белый живот и опять то женское, тревожное и темное, что рождало горячую дрожь и оцепенение, которые хотелось как можно скорее сбросить с себя, от которых хотелось освободиться во что бы то ни стало.

Глаза Кольки рвались к прекрасному Сониному телу, не могли оторваться от него, но душа его была далеко. Стронутая с места необычностью новых ощущений, пораженная глубиной чувственного впечатления, она парила высоко над землей, в заоблачных высях, двигаясь к той внутренней переполненности, к тому сладостному соединению всех желаний и всех возможностей, которое и называется, наверное, счастьем.

Сотые, а может быть, даже тысячные доли мгновенья прошли с того мгновенья, когда Соня, повернувшись к Кольке с закрытыми глазами, слабо улыбнулась ему, но Кольке показалось, что прошла уже целая вечность. В золотистых лучах уходящего солнца последние капли воды на обнаженной Сониной фигуре были похожи на капли древней смолы, на зерна янтаря, которыми щедрые боги морей осыпают своих выходящих из рек и морей на сушу дочерей. Багровый отблеск заката делал Соню неземно́ возвышенной и величественной, покрывал бронзовым отливом все изгибы ее тела. Соня была сказочной наядой, богиней, царицей Олимпа — Герой, Афродитой, Венерой Милосской…