Валерий Осипов - Неотправленное письмо [сборник]

Кажется, объявили наш рейс. Пойду-ка я поближе к своему самолетику. А то еще улетит без меня. Что-то давно уже ничего не слышно о нашем самолетике.

А вот никуда и не улетел наш старомодный ИЛ-14, это объявляли совсем другой рейс. Я снова вернулся в ресторан. Воробьи по-прежнему летают под потолком. Вот один уселся на люстре, повернул набок голову и смотрит на меня одним глазом, как бы спрашивая: «Может быть, еще сто граммов, а?»

…Ну, кажется, теперь-то уже по-настоящему объявили наш рейс. Пойду-ка влезу в свой воздушный фаэтон. В Чернореченске (а в Глухове и подавно) большие машины еще не садятся. Вот и приходится тащиться на этой крылатой подводе.

…Здравствуй, жареная поросятина! Знаешь, откуда я тебе пишу? Я пишу тебе оттуда, откуда никто еще не писал, — я пишу тебе из рассвета.

Да, да, из рассвета. После Красноярска ночь сразу кончилась — мы просто вылетели из нее. Ночь пошла дальше, на запад, к тебе в Москву, а мы прыгнули навстречу розовой подкове восхода, которая лежит сейчас во всю ширину восточного края неба. Где-то там далеко, от острова Сахалина идет к нам солнце. Его еще не видно, но оно уже выслало вперед свои первые розовые отряды, которые, поднимая кумачовую пыль, накапливаются на горизонте.

Эх, если бы я был композитором, я бы непременно переложил все это на музыку! Ведь мы летим навстречу солнцу… Солнце летит навстречу нам, а мы летим навстречу солнцу, черт возьми! Лететь навстречу солнцу на высоте четырех тысяч метров над спящей землей, а? Здорово, а?

А край неба все разгорается, все пламенеет, вот уже не так ярко пылает вся подкова, края ее померкли, а центр накалился еще сильнее — сейчас взорвется…

Я понимаю людей, в которых жажда движения убивает все другие страсти. Наверное, жить надо вот именно так — лететь на высоте четырех тысяч метров навстречу солнцу, лететь в рассвет, чтобы непрерывно испытывать ощущение рождения нового дня.

Мы летим сейчас над Ангарой, она вся схвачена льдом. Скоро будет Братск, Братская ГЭС, а там дальше — Далекая Северная Страна, Вечная Юность Человечества, где каждый начинает чувствовать себя молодым и сильным, готовым к дракам, подвигам и славе! Да, слава начинается вот здесь, в противоборстве человека с юной, первобытной природой Севера. Все очень здорово, мой дорогой, мой нежный козленок, впереди — Солнце, внизу — Ангара, а за горизонтом — Якутия, страна моей юности, где я впервые испытал радостное упоение победой после сурового испытания сил. И я рад встрече с ней — с землей моей юности… Может быть, мне всегда надо жить именно там. Но там нет тебя. А мне нужны и ты, и эта северная страна одновременно. На меньшее я не согласен.

Тайжища, моя родная, зеленая, колючая, как я рад, что мы снова встретились с тобой! Эх, как бы мне не выпрыгнуть раньше времени отсюда к тебе, не дожидаясь посадки!..

А вот и Братск, и тетива плотины — перемычки, на которой натянута вся сумасшедшая, вся бешеная прыть Ангары.

А вот и солнце взошло — ура!

Идем на посадку…»

«Обком КПСС, промышленный отдел. От начальника Глуховской нефтеразведочной экспедиции Сарафанова. Точка под разведочную буровую Р-24 была выдана главным геологом экспедиции Долженковым без учета необходимости транспортировать к месту бурения по сильно заболоченной местности более тысячи тонн крупногабаритных грузов. Если бы руководство экспедиции согласилось с доводами Долженкова, то монтаж буровой мог бы затянуться минимум на год, если не на более продолжительный срок. После того как на подступах к точке, выданной Долженковым, было утоплено два широколапчатых трактора С-100, а также артиллерийский тягач средний, после того как бригада вышкомонтажников практически отказалась работать в предложенных условиях (большая удаленность от поселка, отсутствие в тайге элементарных бытовых условий, морозы за пятьдесят градусов и т. д.), только после всего этого на партийно-хозяйственном активе экспедиции было решено перенести буровую на два километра ближе к поселку и причалам. Чем по большому счету руководствовались мы, принимая такое решение? В условиях сильно заболоченной тайги на точке Долженкова до будущей зимы, то есть в течение почти двенадцати месяцев, все равно не удалось бы начать бурение, и, таким образом, сохраняя верность геологическим рекомендациям, мы не имели бы сейчас даже тех скромных результатов (нефтяные битумы, проявления газов), которые, хотя бы отчасти, подтверждают гипотезу о нефтегазоносности северных районов Черной и позволяют уже сегодня включать в плановую заявку на будущий год соответствующие фонды и вложения. С другой стороны, как коммунист я не мог в споре с Долженковым не обратить внимания на тот факт, что точка, выданная им под глубокое бурение, была намеренно помещена в условия, которые практически являются недоступными ни для людей, ни для техники. Здесь все дело, на мой взгляд, заключается в том, что и Долженков, и тем более Щуров являются активно-убежденными сторонниками развертывания поисковых работ на нефть и газ только в южных районах страны, где они оба в свое время сами начинали работать в геологии. В случае же открытия нефти на Севере будет поставлена под сомнение многолетняя (и, по мнению некоторых руководителей геологической службы, — безошибочная) теоретическая позиция тов. Щурова.

Естественно, сейчас мне бы не хотелось вдаваться в обсуждение теоретических взглядов тов. Щурова, но, повторяю, как коммунист я не имею права не обратить внимания обкома партии на то обстоятельство, что здесь мы имеем дело с таким поворотом событий, когда теоретические взгляды отдельных лиц препятствуют возможному освоению богатств и развитию производительных сил целого края — огромного и пока еще малоисследованного. И если к тому же не забывать, что речь идет о нефти, то подобные теоретические воззрения (особенно в проекции на возможные перспективы именно Чернореченской области) приобретают, на мой взгляд, черты антигосударственной практики, так как всякий сведущий человек знает, что потребность нефти в общегосударственном масштабе все еще больше возможностей эту потребность удовлетворить. С уважением, начальник Глуховской экспедиции С а р а ф а н о в».

«…а я опять пишу тебе из-под облаков. Писать тебе — это единственный жанр, на который меня сейчас тянет. Каждую минуту, прожитую без тебя, мне хочется сохранить для тебя, чтобы это была не только моя минута, чтобы это была наша общая минута.

Мы уже вылетели из Братска, а я все никак не могу забыть восхода солнца. Он все еще вспоминается мне, вспоминается… Перед тем как шарик выпрыгнул в небо, из-за горизонта легкой стаей выпорхнули розовато-восторженные облака. Конечно, они были на небе и раньше, но их просто не было заметно, а перед самым восходом лучи еще не поднявшегося солнца выхватили их из предрассветных сумерек неба. Это были первые ласточки восхода. Потом их стало больше, больше, они вылетали из-за горизонта одна за другой, и весь мир вокруг — земля, небо, тайга — вдруг начал покрываться белыми цветами дневного света.