Борис Микулич - Трудная година

Наконец березняк кончается, Дробыш и Вера осторож­но выходят на поле и видят перед собой железнодорожную насыпь. Перебежать или переползти — и там они в безопасности. Они ползут. Вот Дробыш выползает на насыпь. Вера ждет его сигнала. И вдруг она видит — Дробыш под­нимается с земли и ступает на железнодорожное полотно.

— Сюда! Смело! — кричит рн громко.

Вера подходит. Дробыш показывает пистолетом в ту сторону, где должен быть переезд. Груды земли, взорван­ные рельсы, торчмя вздыбленные шпалы и — трупы, тру­пы. Немецкие трупы.

— Здесь были наши! Совсем недавно...

Они спускаются с насыпи и идут в лес. Дробыш заме­чает, что Вере тяжело идти на высоких каблуках, в длин­ной шинели. Он протягивает ей руку, и она принимает его помощь. Так они ждут еще некоторое время, выходят на дорогу. Поваленная ольха преграждает им путь.

— Подождем наших! Вы устали...

— Ничего.

Оии садятся и молчат. Сколько минут они ждут, неиз­вестно. Солнце пробивается сквозь листья, и трава в ста­рых колеях сверкает, как зеленый бархат. Дробыш боль­ше не в силах молчать.

— Игнат беспокоится о нас,— говорит он.— А мне очень хочется вернуться в Крушинск с победой и пожать руку Игнату.

Вера молчит. И вдруг в привычную лесную музыку врываются голоса, ветви деревьев раздвигаются, и борода­тые люди окружают их. Вера поражена и не знает, что подумать. Но тут к ней бросается Мирра и радостно обни­мает ее.

— Вот они! Вот они! — говорит она, целуя Веру.

Мужчины пожимают им руки, расспрашивают, сами рассказывают о недавнем сражении: здесь, на переезде, уничтожен патруль, на восток от города партизаны начи­сто разбили итальянский отряд, железная дорога взорвана на всех направлениях.

За разговорами Вера не заметила, как вышли они на широкую поляну, миновали выгон и очутились на деревен­ской улице. На всем — и на толпе хлопцев и девчат, кото­рые присоединяются к ним, и на шумной детворе, что бе­жит впереди,— лежит отпечаток вольной жизни. Контраст этой людной деревенской улицы с городом, который она только что оставили, сильно поразил Веру. И ей показа­лось на минуту, что все пережитое за эту ночь только тяжелый сон...

— Здесь нет ни одного фашиста! — долетели до нее чьи-то слова.

Потом были встречи. Назарчук наклонился над ее ру­кой, а она не удержалась и поцеловала его в голову. Борис Шац со смущенной улыбкой рассказал о том, что закончил свою симфонию и уже дважды исполнял ее перед товари­щами, и они сказали — хорошо. Андрей крепко пожал ей руку, и в добрых серых глазах его она уловила сочувствие и внимание.

А вечером они вместе со всеми пошли на выгон, чтобы встретить самолет из Москвы. С радостным оживлением смотрели все на небо, и Вера тоже поддалась этому всеобщему подъему и счастью. Зашло солнце. Было светло и тихо. На опаловом небе не было видно ни одной хмуринки. Как и все, Вера сперва услыхала глухой гул, потом увидела черную точку. Точка все росла и увеличивалась, и вот уже стала птицей, серебристой птицей на опаловом небе, и эта птица несла сюда, на белорусскую землю, при­вет и помощь братских народов, великой Родины, для ко­торой и жить, и творить вечно...

1947-1948 гг.

Перевод Георгия Попова