Иван Шевцов - Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света.

Перед Емельяном Глебовым теперь предстал совсем не тот полинялый, растерявшийся капитан Савинов, каким он видел его утром у себя на заставе, а уже вполне оправившийся, самоуверенный, с независимым видом и нагловатой вкрадчивой улыбочкой. Он бойко подошел к Глебову, протянул руку, льстиво проговорил:

- Поздравляю, товарищ Глебов. Слышал, какой вы разгром фашистам устроили на дороге.

Тонкая в рыжих крапинках рука Савинова неловко повисла в воздухе: Емельян вдруг повернулся в сторону Якубца-Якубчика, став к Савинову спиной, и, щелкнув каблуками, официально обратился:

- Товарищ генерал, задача нам ясна. Разрешите выполнять?

Якубец-Якубчик по-своему понял поступок Емельяна: Савинов старший в звании, и поэтому-де Глебов не желает его брать к себе в отряд. Решил - пусть поступает, как хочет.

- Ну хорошо, - сказал генерал. - Желаю успеха. Попытайтесь установить связь с войсками: на них работать будете. А бойцов можете взять у нас по своему усмотрению.

Простившись с генералом и его окружением, Глебов, Титов и Братишка отошли в сторонку, чтобы посоветоваться. Прежде всего надо было решить - брать им людей в отряд сейчас или на первых порах действовать по-прежнему вчетвером, а если брать, то сколько.

- Кого угодно, только не Савинова! - поспешно и решительно запротестовал Титов.

- Да вы что! Разве можно после того, как Емельян ему руки не подал? - удивился Братишка. Он считал, что о Савинове и речи быть не может. - Бойца возьмем - и хватит.

Он имел в виду Поповина. Глебов сказал:

- Поповина я все-таки думаю послать с донесением за линию фронта. Чтоб знали, как сражалась пятая застава, и не считали нас дезертирами.

- Почему дезертирами? - заговорил Титов. - Теперь у нас есть прямой приказ представителя генштаба оставаться в тылу врага. Я о другом думаю: а стоит ли нам вообще сейчас создавать большой отряд? Останемся пока что вчетвером, осмотримся, а там видно будет. - Он говорил это, исходя из соблазнительной мечты захватить еще один фашистский танк: она не давала ему покоя.

- Пожалуй, ты прав, - согласился Глебов. - В конце концов, людей в отряд, если потребуется, мы всегда можем найти даже среди гражданского населения. Комсомол мобилизуем.

На том и порешили. Среди массы бойцов, расположившихся на отдых в лесу, - а их было не меньше тысячи - легко нашли Ефремова и Поповина: издали увидели зеленые фуражки. Ефим Поповин с воодушевлением начал рассказывать Глебову, как они с капитаном Савиновым пытались "прорвать" кольцо немцев, чтоб выйти к своим, и не могли. В лесу встретили отряд генерала и присоединились к нему.

- Дайте мне донесение, - нетерпеливо перебил его болтовню Глебов.

- Какое? - растерянно заморгали маленькие глазки Ефима Поповина, а рыхлая бочковидная фигура его качнулась дважды из стороны в сторону.

- То, с которым я вас утром послал в штаб отряда, - строго сказал Глебов и посмотрел прямо в лицо солдату.

- Оно у капитана, товарищ лейтенант, - поспешил ответить Поповин сиплым голосом, подобострастно глядя на своею начальника.

- У Савинова? Каким образом?

- Он попросил.

- Ничего не знаю. Сию же минуту возьмите у него донесение и верните мне, - сурово приказал Глебов.

Поповин повторил приказание и, раскачиваясь на коротких и толстых, как тумбы, ногах, пошел искать Савинова.

Пока он ходил, Глебов написал новое донесение, в котором очень коротко изложил, как руководимая им пятая пограничная застава приняла вероломный удар гитлеровцев, сообщил потери врага на подступах к заставе: четыре танка, один самолет и свыше сотни солдат и офицеров; сообщил о подвигах и героической смерти политрука Мухтасипова, старшины Полторошапки, сержанта Колоды и ефрейтора Шаромпокатилова. Хотел было написать, что на заставе в начале боя находился оперуполномоченный особого отдела капитан Савинов, который своей нервозностью и паникерством мешал руководить боем, да одумался: черт с ним, лучше не связываться. Вместо этого указал, что на последнем этапе обороны заставы в бою принял участие сбитый фашистами над самой границей советский летчик лейтенант Братишка. В конце донесения он так же кратко написал, как на поле боя ими был найден в подбитой тридцатьчетверке контуженный старший лейтенант Титов, как они потом воспользовались брошенным -немецким танком T-IV, устроили разгром гитлеровской колонны на шоссе. Написал и о встрече с отрядом генерала Якубца-Якубчика, и о том, что генерал предложил ему остаться с товарищами в тылу врага для разведывательно-диверсионной работы. Писал и все время с раздражением думал о Савинове: зачем он взял у Поповина донесение? Может, уничтожил? Но нет, Поповин вернулся от Савинова со старым донесением, которое Глебов тут же уничтожил, и, передавая пограничнику новое, только что написанное, приказал:

- Вручить майору Радецкому или подполковнику Грачеву - лично… А если с ними что-нибудь случилось, то тому, кто будет их замещать.

- Есть вручить лично… - повторил Поповин, глядя на лейтенанта вдруг потемневшими карими глазами.

- И никаких капитанов Савиновых, - строго и с раздражением прибавил Глебов. - Вообще не говорите ему о донесении. Поняли?

- Понял, товарищ лейтенант!..

Они долго не задерживались в отряде генерала: ушли на север по лесу на исходе дня вчетвером. В лесу начинало заметно темнеть - опустившееся к горизонту солнце уже не пробивало лесные заросли. Четче и резче стали звуки. Теперь Ефремов с Казбеком шел не замыкающим, а вторым, сразу же за Глебовым.

Кончился лес, и в глаза жгуче ударило красно-кровавое пламя: солнца уже не было - оно только что опустилось за стену голубого далекого леса, но его отсвет охватил полнеба и зловеще буйствовал над землей. А над самой головой, почти в зените, в стремительном росчерке медленно плыло легкое прозрачное облако; окрашенное розовым светом, оно напоминало знамя.

В то время как Емельян Глебов, восторженно влюбленный в закаты и восходы, зачарованно смотрел на небо, товарищи его пытливо изучали открывшийся перед ними вид.

Влево, на северо-запад, туда, где клокотал раскаленный вулкан, покато бежало поле и невдалеке, в какой-нибудь четверти километра, проваливалось во впадине, где, судя по карте, протекала то ли небольшая речушка, то ли ручей, за которым опять шли поле, мелколесье и у самого горизонта - сплошной лес. Вправо на восток леса не было - шло пологое поле, и тоже совсем недалеко от него падал холодный горизонт, и где-то там, если прислушаться, глухо и тяжко ухала война. А сразу перед ними за клеверами, наполовину скошенными и сложенными в стога, уютно прильнула к противоположной опушке леса небольшая, но, очевидно, богатая деревенька, потому что дома и даже сараи и риги были покрыты дранкой. Озаренная отсветом багряного неба, деревенька эта выглядела веселой, теплой, гостеприимно-приветливой, из труб тянулись спокойные сизые дымки, пахло укропом, парным молоком и свежим сеном. И эта деревенька и ее запахи как-то сразу напомнили четырем парням о том, что вот уже сутки они ничего не ели. Но это еще не было ощущение острого голода - просто они бы не возражали сейчас выпить по крынке молока с черным ржаным хлебом и завалиться спать. Где угодно: в доме ли, в стогу сена или просто в густой траве лечь и заснуть, укрывшись теплым звездным небом. Усталость, и потребность сна заслоняли голод, отгоняли мысли о еде.