Журнал Юность - Журнал `Юность`, 1973-3

Тетрадь со стихами в рюкзаке перед смертью, в диких джунглях, в условиях голода, жажды, болезней, изнеможения, безнадежности, — согласитесь, что одна такая деталь впечатляет больше, чем все общие рассуждения о любви к культуре. Меньше всего походил Гевара на узколобого сектанта, безграмотного террориста-заговорщика; его любовь к свободе, его демократизм проистекали как раз из силы духа, из ясной веры, что творческие возможности человека богаты и многосторонни.

Аргентинец по рождению, Че Гевара был совершенно чужд провинциализма и местничества, огромное и важнейшее для него чувство родины всегда ассоциировалось с понятием Латинской Америки.

Он участвовал в крупных революционных действиях в Мексике, Боливии и, конечно, на Кубе, он непрерывно думал о единстве всех живых сил в борьбе с силами реакции. Он держал связь со многими странами мира, живо интересовался опытом СССР и не раз приезжал сюда.

Одна из важных характёристик Гевары, также вполне традиционная и понятная для человека испанской и латиноамериканской культуры, — его бескорыстие, бессребреничество. Что бы ни говорили, а не всякий решится, занимая пост министра и одно из первых мест в государстве на Кубе (а ведь честолюбие — тоже далеко не из последних свойств «испано-американского характёра»!), бросить все и отправиться с «армией» в несколько десятков человек в дебри Боливии, срединной страны южноамериканского континента, в самую пасть ягуара, организовывать партизанское движение за свободу.

Эрнесто Гевара у И. Лаврецкого несколько идеализирован. Че в своей бурной жизни всё-таки совершал много ошибок; над всей его жизнью смутно мечется тень жертвенности, трагизма—этого нельзя забывать.

Последние его отчаянные действия в Боливии обнаружили не только силу, но слабость, уязвимость таких натур, как Че Гевара; эти слабости проливают новый свет на всю историю Латинской Америки за двести лет, помогают понять, освоить её драматизм; эти слабости ныне используют враги Че, а также некоторые его «последователи», которые порою хуже врагов, ибо своим глупым и суетным поведением дискредитируют благородную идею и благородного человека, как уже не раз бывало в истории.

Об этих слабостях можно много говорить, но главная из них одна — неумение порою сообразовать кипение своей высокострастной, духовно свободной натуры с реальным состоянием дел в окружающей жизни, с духовным и материальным тонусом народа.

Полные внутреннего трагизма отношения отряда Че с крестьянами Боливии — тому горькое и последнее доказательство. Люди не поняли тех, кто пришел их освобождать, и тем обрекли их на смерть.

Как бы то ни было, такие люди, как Че, не нуждаются в приукрашивании, они выдержат любую правду, ибо они всегда готовы первые принять крест, всегда готовы заплатить за свои ошибки ценою собственной жизни, а эта цена, как правило, вовсе не по карману тем, кто берется судить их.

Умер Че, но «для мальчиков не умирают Позы», и тень его бродит по странам Америки и Европы, как грозное предостережение всем чрезмерно сытым, успокоившимся, зарвавшимся, раболепствующим и пресмыкающимся, всем забывшим о человеческих идеалах достоинства, истины, справедливости.

Эрнесто Че Гевара .

«И главное, будьте всегда способными самым глубоким образом почувствовать любую несправедливость, совершаемую где бы то ни было в мире. Это самая прекрасная черта революционера» (предсмертное письмо детям). «Не думаю, что мы с Вами близкие родственники, но если Вы способны трепетать от негодования каждый раз, когда совершается несправедливость в этом мире, мы с Вами — товарищи, а это гораздо важнее». Эти слова Че из другого, тоже частного письма, слова вовсе не показные и не парадные, а искренние по самой своей сути; они обращены к другу, но пусть о них помнят и те, кто самодоволен и равнодушен в нынешнем патетическом, бурном мире, требующем от каждого человека высокой и строгой личной ответственности.

Книга И. Лаврецкого полезна тем, что фактами героической биографии Че Гевары ещё раз напоминает об этих важных истинах.

В первых числах марта 1917 года революционные войска восставшей России арестовали свергнутого императора Николая II Романова. Поезд, в котором он ехал из Ставки в Могилёве, был перехвачен недалеко от Петрограда, и Николай II под усиленным конвоем отправлен в Царское Село. В те же дни выдворили из Зимнего дворца экс-императрицу Александру Фёдоровну, худосочного наследника престола, многочисленных чад и также увезли в Царскосельский дворец, где уже находился под стражей сорокадевятилетний российский монарх.

Ещё в канун марта опустели многие дворцы и особняки Петрограда: сиятельные князья и графы не вполне представляли себе, чего можно ждать от Временного правительства, и бегство их было поспешным и беспорядочным. Но один дворец на Кронверкском проспекте был оставлен в панике совершенно невероятной. Его владелица, фаворитка свергнутого российского царя балерина Матильда Кшесинская, как только над Петроградом спустилась спасительная ночь, выбралась через чёрный ход и, прыгнув в ожидавший её экипаж, скрылась.

Кшесинская не была опытным политиком, но предчувствовала грозу. К ней приходили всё более угрожающие письма. Последнее, получённое из Ярославля за несколько дней до Февральских событий, прямо-таки бросило её в дрожь. Лица, пожелавшие остаться неизвестными, писали ей: «На народные, потом и кровью добытые денежки вам выстроили столь красивый терем. Ликвидируйте свои дела и с богом — из России. Пока мы вас не тронем, но близок час, когда придет расправа и над вами и над вашим высоким покровителем».

Кшесинская готовилась к бегству. Заветный саквояж заполнила бриллиантами, захватила с собой.

Амурную переписку с царем впопыхах забыла. Не до интимных воспоминаний было в ту ночь.

Одиннадцать лет блаженствовала Матильда Кшесинская в великолепном дворце, который был воздвигнут по приказу её августейшего покровителя, когда ещё не заросли могилы расстрелянных в 1905 году на площади перед Зимним. Царь приезжал во дворец не в парадном полковничьем мундире, а в цивильном костюме, юрко выскакивал из роскошного экипажа. Неслышно открывалась перед ним массивная дверь. На прилегающих улицах поодаль маячили вышколенные служаки из департамента полиции, ждали пока его величество соизволят оставить дворец.

Вскоре после того, как Кшесинская покинула свой замок, туда подъехали солдаты верного большевикам броневого дивизиона, вернувшиеся с фронта и искавшие подходящее помещение. Медленно поднимались они по мраморной лестнице, удивленно рассматривали стены, обитые цветастым шелком, диваны, пуфы, пушистые ковры. Прошли в зимний сад. На дворе стояла стужа, а здесь цвели диковинные растения.