Савелий Леонов - Молодость

Он умолк, нащупав рукой что-то липкое и теплое… Кровь! Кобчик был ранен.

— А тут из штаба дивизии срочное задание, — заговорил Семенихин тише. — Понимаешь, некоторые эшелоны остались за мостом…

— За Крутыми Обрывами?

— Вот именно. Один возле станции — с боеприпасами. Его надо уничтожить. Приказано отрядить людей, желательно из местных… Задание опасное: кругом противник, ребятам придется рассчитывать только на собственные силы.

Степан вытер руку о мокрую шерсть скакуна.

— Из местных в полку никого нет, кроме меня.

— Ну, зачем же обязательно ты? — возразил Семенихин как-то нерешительно.,

— Нет, я поеду. Дай мне Терехова и трех разведчиков. Эх, жаль, Чайко покалечило…

И Степан начал готовиться в путь.

Через час Степан выехал с Тереховым и тремя разведчиками на юг. Даже местный житель мог заблудиться в ночном осеннем мраке, где ручей казался гладкой, утоптанной дорогой, кусты — гигантскими деревьями и овраги чернели, как заборы. Конские копыта разбрызгивали грязные лужи, скопившиеся в низинах; над головой ветер трепал обрывки дождевых туч.

Степан чувствовал сильную усталость, но мысль о каком-либо отдыхе не приходила ему в голову. Перед глазами возникали то мрачные артиллеристы, лишенные снарядов, то обоз беженцев и заплаканная мать с перепуганными детьми… Как жестока война! Она взрывает мирную жизнь, словно фугас, не разбирая правых и виноватых!

«Где же отец и Настя?» — снова и снова задавал себе вопрос Степан.

А может быть, Ильинишна умышленно не ответила ему, чтобы не причинять лишней боли? Ведь и сам он поступил так же, скрыв правду о Николке…

И Степану вдруг стало ясно, что отец и Настя отрезаны от семьи. Война разметала по земле близких людей, опалила порохом самые нежные чувства! Каких еще новых жертв потребует она?

Терехов молча всматривался в темноту. От него не укрылось, что… Семенихин только для виду возражал против участия Степана в этом рейде, а на самом деле рассчитывал таким образом спасти товарища от расправы.

— Вот видишь, Степан Тимофеевич, еще один трюк военспецов, — пробурчал Терехов.

— С боеприпасами-то?

Терехов вместо ответа оглянулся на разведчиков, что ехали следом, положив заряженные карабины на луки седел, и зашептал:

— Нынче смотрю: гонят на север эшелоны, набитые канцелярскими бумагами, мусорными корзинками, всяким хламом… А снаряды «забыли»! Батарейцам стрельнуть нечем! Стратегия… — голос иваново-вознесенца дрожал от негодования. — Нет, брат, чужие люди у нас за спиной! Ты постой, не перебивай, — отмахнулся он, хотя Степан и не собирался возражать. — На каждом шагу — предательство! Армия истекает кровью и, несмотря на свой героизм, несет поражения. Теперь, если не ошибаюсь, Троцкий замышляет перестрелять явочным порядком лучших командиров и комиссаров, сдать врагу боеприпасы и открыть дорогу на Москву!

— Всех не перестреляет, — возразил Степан.

— А всех ему и не надо. Важно снять голову — туловище само упадет.

Терехов ссутулился, и Степану показалось, что он плачет…

Мокрые, приуставшие кони спотыкались на кручах. Кобчик начал заметно припадать на левую заднюю ногу: очевидно, рана была серьезнее, чем думал Степан.

У Крутых Обрывов задержались. Терехов, спрыгнув с коня, исчез в той стороне, где чернелся повисший над пропастью мост. Некоторое время слышались его осторожные шаги, затем все смолкло. Только ветер бушевал в металлических фермах да внизу журчал ручей. Но вот вынырнул из темноты Терехов.

— Уже побывали тут незваные гости, Степан Тимофеевич: рельсы сняты, шпалы разбросаны…

— Значит, белые на станции?

— Может, белые, а может, и кулаки обрезали путь, чтобы помешать эвакуации.

Осторожно двинулись дальше. Кони, вытянув головы, несли припавших к гривам всадников. Где-то в стороне залаяла потревоженная собака, прокричал петух.

«На станции», — сообразил Степан.

Он хотел объехать станционный поселок и, оставив лошадей в ближайшем овражке, выйти пешком на линию. Но впереди неожиданно раздался окрик: — Стой, кто идет?

— Свои! — ответил Степан как можно спокойнее, с ноткой усталой небрежности, и ударами шпор послал коня на голос. Он мгновенно принял иное решение.

— Стой!

Торопливо щелкнул затвор винтовки, чавкнула грязь под увязшим сапогом. Перед мордой Кобчика что-то забелелось, вероятно марковская фуражка… И в ту же минуту тоненько свистнул клинок, вырванный Степаном из ножен, и белое пятно подалось назад, сникло у конских копыт.

Сразу же из темноты грохнул выстрел. Еще, еще… Стреляли от ближайшего станционного строения, и Степан понял по поведению белых, что их немного. Он приказал Терехову открыть огонь, отвлекая внимание на себя, а сам, передав коня одному из разведчиков, побежал к едва приметным в отдалении вагонам.

Бежал Степан изо всех сил. А ноги, точно спутанные, с трудом, отделялись от пропитанной влагой пахоты. На сапогах висели пудовые комья грязи.

Выбравшись на песок подъездного пути, Степан перевел дух. Позади Терехов завязал с марковцами настоящий бой. Степан бросился к первому вагону, нащупал буксу, выхватил пахнущую нефтью тряпку… В других буксах лежали пропитанные смазкой обрывки ниток, пакля. Он запихивал все это под деревянную обшивку вагонов и мчался дальше, повторяя у каждой оси одну и ту же операцию.

Очутившись на противоположном конце состава, Степан оторвал кусок смоченной в мазуте пакли, прикрепил к подвернувшемуся под руку шесту и чиркнул спичкой.

Эти спички он предусмотрительно держал в кожаном подсумке, чтобы не подвели в критический момент. И, действительно, факел вспыхнул, как молния. Ветер отмахнул пламя на вагоны… Степан повел огнем в тех местах, где были подоткнуты тряпки, нитки, — и все занялось, заиграло под обшивкой…

Степан бежал теперь вдоль состава обратно, а за ним тянулся сплошной огненный хвост, потрескивая и завихряясь.

Заметив на станции пожар, белые догадались о своем промахе. Они принялись обстреливать горящие вагоны, но Степан не слышал свиста пуль, ударявшихся о скаты» о рельсы, о сырой песок. Он видел перед собой хмурые лица красных артиллеристов, так нуждавшихся вот в этих снарядах, которые приходилось уничтожать, чтобы не достались врагу.

В середине состава с оглушающим громом взметнулся золотисто-алый столб. Мириады слепящих искр прожгли черную тьму вокруг и рассыпались, как тающие в небе звезды.

Стали слышны отдельные удары — рвались Снаряды. — Чадили шпалы… В кровавом зареве носились тучи дыма и песка.

Степан уходил прочь, изредка оглядываясь. Он рывком вскочил на подведенного коня и почувствовал смертельную слабость. Сильнейшее нервное напряжение, не покидавшее его весь день, сменилось страшной усталостью. Ноги онемели, руки беспомощно повисли вдоль тела. Мысли заволокло туманом, без проблеска и движения. Кровь громко стучала в висках.