Савелий Леонов - Молодость

Орджоникидзе вскочил. На ходу надевая оружие, сказал старику:

— Ты свободен! Можешь ехать в тыл…

— Почему в тыл? Я, служивые люди, поеду вместе с вами! — крикнул подводчик и вышел за военными.

В темноте брызгали ярко-оранжевые струйки пулеметных очередей. Мокрый ветер путал и относил к реке голоса команды, стоны раненых, дикое ржание испуганных коней.

Белые дважды за ночь подступали к окраине города Кромы, врывались то здесь, то там в красноармейские окопы и, встреченные штыками, гранатами, кинжальным огнем пулеметов, снова откатывались на исходный рубеж.

А когда забрезжил рассвет, советские войска сами поднялись на скользкий бруствер и двинулись вперед. Опять начались перебежки, стычки…

Широки среднерусские просторы. Часто зимой они казались путнику бескрайней пустыней, с редкими оазисами деревень. Чтобы не заблудиться, люди ставили по ухабистым проселкам дубовые вешки, обмотанные соломой, а вдоль большаков испокон веков тянулись вереницы ракит. Но сейчас тесно было в поле: шла война! За линиями сражающихся армий копошились пополнения, обозы, штабы, интендантства. На сотни верст от Орла к востоку и западу, к северу и югу страна не знала покоя ни ночью, ни днем. Все напрягалось до отказа, все жило войной!

Теперь гигантская дуга фронта, выгнутая от берегов Волги и Днепра к многострадальной Орловщине, утратила правильную форму. Вершина ее ущербилась с тех пор, как древние Кромы достались красным. Жестоко ошибся хитрый властолюбец Деникин, считая с захватом Орла кампанию выигранной. Он следил с возрастающим беспокойством за действиями Ударной группы — грозной силы в двенадцать тысяч штыков, две тысячи сабель, шестьдесят орудий и триста пулеметов, которая трепала прославленную гвардию Кутепова.

Вопреки хвастливым обещаниям, Деникин вынужден был отказаться от прямого похода на Москву и принять здесь, на орловско-кромских полях, генеральное сражение. Он приехал в штаб-квартиру добровольцев и лично тасовал «цветные» части, словно опытный шулер — крапленые карты, перекидывал их с участка на участок, сосредоточивал перед флангами Ударной группы, надеясь двойным охватом со стороны Дмитровска и Орла нанести ей решительное поражение.

Неудача боя с отдельной стрелковой бригадой накануне, отступление корниловцев к Спасскому и значительные потери в полку Гагарина заставили белых принять особые меры. Ночью в Спасское подошел второй корниловский полк, прибыла артиллерия, броневики. Многочисленная разведка отыскивала слабые места в позициях, занимаемых красноармейцами.

Ранним утром оба корниловских полка внезапно атаковали цепи советских войск. Шквальный огонь орудий и пулеметов предшествовал рукопашной схватке. Бойцы отдельной стрелковой бригады дрались геройски, не уступая боевых рубежей. Но из штаба 14-й армии, куда с этой ночи вошла Ударная группа, последовал приказ: задержать наступление других соединений для выяснения обстановки на левом фланге!

— Что же тут выяснять? Разве это не предательство — прекратить борьбу по всему фронту и дать врагу возможность расправиться с отдельной бригадой? Это прямая помощь Деникину! — возмутился Орджоникидзе, узнав о содержании приказа.

Действительно, вскоре с участка стрелков доставили тревожную весть. Белые, воспользовавшись ослаблением нажима красных в других пунктах, сосредоточили главное внимание на разгроме единственной бригады. Применив испытанный маневр охвата и перекрестного огня, — корниловцы сломили сопротивление советской пехоты, взяли три деревни и повели решительное наступление на Кромы — во фланг Ударной группы.

Орджоникидзе поскакал верхом на северо-восточную окраину города Кромы, еще не представляя себе, каким образом можно выправить положение. Да, не случайно пятеро суток штабисты толкали Ударную группу на Фатеж — Малоархангельск! Не случайно было изменено направление на Куракино— Малоархангельск с той же подлой целью — загнать войска в оперативный мешок! И вот, не добившись желанного результата, вражеская агентура наносит приказом командарма удар в спину…

Выезжая на Орловское шоссе, Орджоникидзе ясно слышал винтовочную пальбу за бугром, который заслонял от глаз кромские степи.

На бугре маячили два всадника: командир латышской бригады, оборонявшей с юга Кромы, и усатый, в развевающейся бурке командир приданного ей казачьего полка. Орджоникидзе издали уловил громкий голос негодующего кубанца:

— Товарищ комбриг! Чи у нас война, чи шо? Почему белые лупят наших, а мы с вами стоим, як скажени?

— Указание свыше, товарищ Безбородко, — ответил не совсем уверенно комбриг.

— Га! Указание… Хиба мы носим чурбаны заместо голов? По одному нас зараз повибивают из седла! А есть директива: сегодня к вечеру выйти на железную дорогу Орел — Курск! Як же мы выполним ее, подставляя бока чертовым куркулякам?

Возле всадников разорвался снаряд. Серый в яблоках конь прянул на дыбы и заплясал, чувствуя твердую руку Безбородко. Второй снаряд сделал перелет и угодил в городскую баню. На обратном скате косогора показались расстроенные цепи, галопом неслась походная кухня, бежал санитар с белой повязкой на рукаве… Это отступала отдельная стрелковая бригада.

Всадники увидели Орджоникидзе и повернулись, к нему. Он сказал комбригу:

— Распорядитесь о переброске сюда штурмового полка! Возьмите общее руководство боем!

— Слушаю, товарищ член Военного совета, — откозырял комбриг.

— А вы, товарищ Безбородко, действуйте справа!

— Добре! — повеселев, крикнул казак. — Мои хлопцы будут подсоблять!

Раздалась команда. Отступающие стрелки задерживались на подъеме, рыли окопчики. Принимали с подоспевших двуколок патроны, рассовывая их в подсумки, жадно пихая в карманы и за голенища сапог.

От реки Кромы громыхнула советская артиллерия. Из-за маленьких домиков предместья выходила колонна штурмового полка. Она двигалась быстро, привычная к маршам и стремительным атакам.

Орджоникидзе слез с коня и отдал повод подскочившему бойцу. Он с улыбкой кивнул знакомому командиру, славному парню из рижских рыбаков.

— Сняли тебя, друг, с насиженного места? Ничего, тут по нашей ухватке всего дела на копейку… Потом вернешься доколачивать «дроздов»!

— А мне, Григорий Константинович, хоть на копейку, хоть на рубль — только бы не зря работать, — отозвался здоровяк, любуясь своими батальонами, что быстро, четко, на ходу выстраивались в боевой порядок.

Комбриг дожидался, пока штурмовики поравняются со стрелками отдельной бригады; затем указал на приближающиеся цепи горчично-бурой пехоты:

— Впере-о-од! Вдарим, братцы, по барчукам-корниловцам!