Борис Павлов - Айгирская легенда

— Яровая даже любовь!

Они могли бы встретиться еще тогда, в 1918 году. Правда, жили в разных концах города. Но близки были по мыслям и мечтам. Может, даже на комсомольских сходках и собраниях где-то были рядом, но не судьба. А потом случилось так, что Иван Семенович ушел с отрядом Блюхера, действительно, на запад. А Елизавета Петровна — на восток, с отрядом Василия Косоротова, на Златоуст.

Оба они из первых комсомольцев Белорецка. Ивана Семеновича многому научила «германская» война, с которой он вернулся «вполне сознательным большевиком». А вот Елизавета Петровна приобщалась к революции украдкой от матери. Строга мать была, ни на шаг не отпускала из дому. За каждое дело отчет. Где была, с кем, почему задержалась. А задерживалась девушка не у знакомых, а в городской больнице, где по решению комитета проходила практику на сестру милосердия. Да и на собраниях порой засиживалась допоздна. Однажды осмелилась, пришла к Точисскому, самому главному революционеру Белорецка, и попросилась: «Возьмите в отряд». Тот оглядел девчушку. Не больно росточком-то удалась, поди и силы-то нет. Спросил: «Выстрелов не боишься?» Ответила, не раздумывая: «Нет, не боюсь!» Похвалил: «Вот и молодец!»

В поход собралась тоже украдкой от матери. За ней пришли товарищи, позвали. Вроде как на прогулку. Мать не отпускала. Но девушка упросила: не задержусь, мол, к вечеру вернусь. Отпустила, пообещав: «Только задержись, придешь, надеру косы!» А она прощалась с матерью, задержав на ее лице последний ласковый взгляд. Может, не увидятся больше. И прошептала тихо: «Прости, мама!»

Не боялась Елизавета Петровна выстрелов. Саму даже «подстрелило» в ногу, когда раненых выносила с поля боя. Теперь, вспоминая, смеется: не почувствовала сразу, продолжала делать свое дело. Пуля-то застряла в ноге. Видать, срикошетила.

А Иван Семенович вспоминает первый бой в районе Петрово-Табынского, когда взяли курс на Архангельское. «Патронов, как конфет. У кого есть, у кого пусто. А идти в атаку надо. И шли».

Кажется, время не изменило их. С ними интересно говорить. Хоть о далеком прошлом, хоть о сегодняшнем дне. Слушать — не наслушаешься. Они и сейчас активны. Встречаются со школьниками, молодежью. Рассказывают о революции. О комсомольцах двадцатых годов. О своих жизненных трассах.

Они могут и юмором блеснуть, и лукавой улыбкой, и умом пронзительным. Они и сейчас говорят с горячим блеском в глазах о своей юности, о своих мечтах и идеалах. С той же свежестью, одухотворенностью, что и тогда, в 1918 году. Симпатичные, обаятельные люди, которые познакомились совсем недавно и полюбили друг друга, словно сомкнув годы. Напоследок говорят:

— Все, о чем мечталось, сбылось. Своими глазами видим ожившую мечту. Жить бы только да жить.

У Александра Ивановича Волкова стоит на столе небольшой плитчатый камень с острыми краями. Камень этот с трассы Белорецк — Карламан. Он, возможно, вылетел из-под лома или «пики» отбойного молотка у кого-нибудь из бойцов студенческого строительного отряда «Монолит-77» Уфимского авиационного института. Вылетел с трассы и стал… сувениром. В тот год вместе с другими участниками гражданской войны Иваном Семеновичем Перчаткиным, Елизаветой Петровной Гревцовой, Николаем Андреевичем Пантелеевым, Антонидой Осиповной Симоновой, Яковом Петровичем Моисеевым Волков был у студентов в гостях, в их лагере, на трассе Белорецк-Карламан возле Азналкино. Беседы проводили. О рейде рассказывали. О Блюхере. На автобусе ездили в те места, где шли в походе. Избу показали, где Блюхер останавливался со штабом. Понравилась эта встреча студентам. Записали все. Зафотографировали. И им, старикам, тоже понравилась. «Обходительные, вежливые», — сказал Волков, глядя на сувенир. Видать, подарком этим очень дорожит. Говорит, что это самый дорогой подарок за всю жизнь. Даже не подарок, а что-то важнее. Что? Не выразишь словами. Это часть его самого. Это его чувства, его жизнь, воплощенные в камне. Камне с трассы. Его трассы.

Он шел по ней многие километры. Пешком. Среди обозов. Одежда плохонькая. Обувь тоже. Посмотришь, вроде сапоги как сапоги. У кого нет, позавидуют тебе. А ведь жидкими оказались. В горах-то, на камнях еле дышали. Не для походов они. Как ни увертывался от камней, не уберег сапоги. Да и шли ходко. Отставать не хотелось, да-и попробуй: что ты, хуже других молодцов? На горе Алатау «обосел». Семь километров, кажись, все в гору да в гору. Подметки отслоились. Потом и совсем отлетели. Босиком шел. А что было делать? Разбил ноги. На одной «лапе» — одна здоровенная кровяная мозоль. На другой — две. Ступать мозолями по камням, да еще по острым, никому не приведись!.. А он — шел! А куда денешься… Сам же в добровольцы записался! А разве он один, вон сколько белорецких!

Волков плохо слышит. В ухе у него слуховой аппаратик, проводок тянется. Большая бритая голова, как камень-валун. Глаза темные, резкие. Ходит медленно, резких движений не делает. И говорит неторопливо, с паузами. Не заводится с первого оборота. Разгончик надо, время. И вот когда про лапти заговорил, улыбаться стал старик. Сначала вспомнит что-то, улыбнется и потом уж слово выговаривает, опять подумает, улыбнется и опять слово. И пошло одно за другим быстрее и быстрее… Догнала его санитарная повозка. Видят — пропадает человек. Ноги в кровь разбил. Ну, срезали мозоли, намазали чем-то. А дальше — что? Как идти-то? Смотрит, лапти достают. Ну и боец, неужто в лаптях идти на врага? Пошел! А что сделаешь! Вместо портянок бинты накрутили. Так и шел в лаптях до самого Богоявленского завода. И в бой ходил в лаптях. А как с гор спустились, так и пошли бои. Крепкие бои. Выбили белогвардейские части из села Петровского. А оттуда на Богоявленский, затем весело Архангельское, в деревню Ирныкши… Тут тоже крепкие бои были.

Александр Иванович смотрит на камень, потом осторожно берет в руки, поворачивает его, и я вижу какую-то надпись, сделанную масляной краской. Волков протягивает камень ближе — читай! «Безумству храбрых поем мы песню!..»

В тексте два названия: Белорецк — Чишмы и Белорецк — Карламан — так, как сложилось на практике (было два решения по вопросу строительства магистрали).

«Литературная газета», 27 декабря 1978 г.

Карагуш (башк.) — черная птица