Борис Бурлак - Реки не умирают. Возраст земли

— Приехали, товарищ капитан, — объявил шофер.

Он довез ее до той самой лесной посадки, где она утром попала под огонь немецкой дежурной батареи. Но сейчас тут было невероятно тихо. Полина постояла около балки, наблюдая за частыми вспышками ракет в вечернем небе. Сейчас и уходить отсюда не хотелось: такой мирной показалась ей вся эта и л л ю м и н а ц и я на правом берегу Днестра.

Нет, на фронте никогда не скажешь с вечера, каким будет утро.

В ночь на десятое мая 93-я дивизия 68-го корпуса генерала Шкодуновича сдавала участок обороны соседней гвардейской и выводилась в резерв. И когда смена частей была закончена, а смененные полки выступили в ближний тыл, противник начал артиллерийскую подготовку. Вслед за ней 17-я и 355-я немецкие пехотные дивизии атаковали прибрежные села. Догадался ли противник, что происходило на плацдарме, или это просто стечение обстоятельств, но, во всяком случае, момент для наступления оказался для него на редкость благоприятным. (Смена частей обычно на какое-то время ослабляет оборону, пока солдаты не осмотрятся на новом рубеже, не привыкнут к местности.) Немцам удалось занять Спею-северную на западном острие плацдарма. Однако 93-я дивизия поспешила на выручку своим преемникам: застигнутая сильной артподготовкой на марше, она тут же развернулась на сто восемьдесят градусов, приняла боевой порядок и вступила в дело. Вскоре противник был остановлен и потом отброшен на исходные позиции.

Всю ночь Полина не сомкнула глаз. Хотя ее-то дивизия успешно отразила внезапную атаку, но общая обстановка была тревожной. Лишь утром она прилегла отдохнуть. Девушки старательно оберегали сон Полины. Очнулась она сама уже за полдень, услышав в землянке густой басок майора Богачева, который, не зная, что она спит, громко заговорил с порога.

— Виноват... — осекся он на полуслове.

— Ничего, пора вставать, — сказала она, довольная его приходом.

— Я к вам по пути, удостовериться, все ли у вас в норме.

Оля и Галина переглянулись: знаем мы это «по пути», нас не проведешь! (Они уже начинали ревниво относиться к Богачеву.)

— Не угостите ли водичкой?

Ольга поднесла ему кружку родниковой. Он пил жадно, как загнанная лошадь, ни разу не оторвавшись. Полина заметила с укором, когда он пристукнул пустой кружкой по дощатому столу:

— Вы же простудитесь, Валентин Антонович.

— Ледяная вода после боя целебнее ректификата.

— Расскажите, что там случилось?

— С трудом остановили чертей... Разрешите? — Он щелкнул зажигалкой-пистолетиком. — Не могу себе простить, что накануне не взяли «языка». Собирался я пойти с хлопцами, генерал не пустил. А нынче устроил разнос на плацдарме. Мы, разведчики, Полина Семеновна, вечно виноваты.

— Обойдется, не огорчайтесь.

— Эх, если бы армиями командовали женщины!..

Полина еще не видела его таким расстроенным. Докурив одну папиросу, он взял из коробки другую, сердито размял пальцами, сломал, потянулся за третьей.

— Вдобавок ко всему затеяли эту смену частей — как раз на руку немцам. Ну, они и турнули наших соседей-гвардейцев. Если бы не 93-я, «непромокаемая», что сама повернула обратно, купаться бы гвардейцам в Днестре.

— Насколько я понимаю, наша-то дивизия не отступила ни на шаг?

— До нее, Полина Семеновна, не дошла очередь.

— Вы мою дивизию не троньте, Валентин Антонович.

— А вы патриотка! — рассмеялся он. — Поговорил с вами по душам, и стало легче.

Полина вышла проводить его. Они остановились у того же улья, что и в прошлый раз. Неунывающее пчелиное семейство продолжало свою работу как ни в чем не бывало.

— Вот для кого не существует переднего края, — заметил Богачев. — Между прочим, летают за нектаром даже на минные поля, Что вы скажете на сей счет, Полина Семеновна?

— Я на передовой не была с Кавказа.

— Кончится война — заделаюсь пасечником. Буду жить чудаком-отшельником.

— Разведчик и пасечник — это несовместимо.

— Шучу, конечно. Опять ввяжусь в какую-нибудь драку. — Он что-то вспомнил, погасил лукавую улыбку. — А напрасно вы, Полина Семеновна, поступаете так легкомысленно. Красивой смерти не бывает, пусть и шли вы за партбилетом... — Он взял ее обе руки, низко наклонился, поцеловал их попеременно. — Умоляю, будьте благоразумны.

— Да что с вами, Валентин Антонович?

— Нужно ли объяснять, что со мной, если я не могу без вас обходиться. Вы можете думать обо мне что угодно, только не гоните.

— Да что за роман, когда идет война? Опомнитесь, Валентин Антонович.

Он снова закурил, пожалев, что трубку потерял во время ночного боя. Пчелы тут же, почувствовав дымок, отлетели подальше от улья. Он проследил за ними, сказал в сторону:

— А полковник Родионов благословляет нас политотдельской властью.

— Нас?

— Меня, одного меня.

— Идите, Валентин Антонович, неудобно.

— Повинуюсь долгу и любви.

— Долг выше.

— Вы вся в мать, как говорит Сергей Митрофанович.

— Мне до мамы далеко.

— Никак не могу понять, отчего в ваших глазах эта переменная облачность? Откуда? Встряхнитесь наконец, Полина Семеновна.

— Оставьте, пожалуйста.

— Не сердитесь, ухожу... Между прочим, немцы могут повторить атаку, не дожидаясь, пока мы двинем на плацдарм все подчистую. Так что готовьтесь ко всяким неожиданностям..

И он, учтиво козырнув, направился к ореховой роще, которая вовсе отцвела за эту ночь, вернее не отцвела, а сбросила последний цвет-подгон в свежие воронки.

Полина присела на мшистый, бархатный пенек рядом с землянкой. Это нескладное — наполовину сбивчивое, наполовину дерзкое — объяснение Богачева застало ее врасплох: она не ждала его так скоро. Она вообще не ждала никакой любви, считая любовь противной духу военного бытия. Мало ли кто пытался ухаживать за ней на фронте (здесь и самая неприметная женщина — королева). Тем более уж не придала она значения мимолетной встрече со щеголем-майором на раскисшем, в грязевых раскатах большаке между Бугом и Днестром. Что же теперь? А-а, да все пройдет со временем. Только бы не затянулась оборона до конца лета. В наступлении не до страстей-мордастей, там еле поспевай за матушкой-пехотой, у которой и следует поучиться выдержке, терпению, мудрому отношению ко времени, оно же недаром засчитывается на войне год за три.

Майор Богачев оказался, к сожалению, прав: немцы повторили мощный удар по всему, плацдарму на исходе ночи одиннадцатого мая, ровно через сутки. На этот раз они поддержали своих гренадеров танками. К рассвету им удалось прорвать оборону соседней гвардейской дивизии — и оголенный правый фланг генерала Шкодуновича не выстоял. К тому же его штаб, находясь всего в четырех километрах от передовой, сразу угодил под артогонь и потерял телефонную связь с полками. Работали одни рации. А тут еще вышел из строя сам комкор, раненный осколками в лицо.