Алексей Котенев - Грозовой август

Иволгин очнулся ночью, открыл глаза и вначале не понял, где он находится. Вокруг комья вывороченной земли, над головой черное небо. Но вот в небесной черноте что-то блеснуло, точно зарница, зажглась ракета, из тьмы выпер горбом изрытый снарядами склон высоты с торчавшими неподалеку железными прутьями дота, и он вспомнил: рота откатилась вниз.

Почему же он здесь? Может, ранен? Пошевелил рукой, ногой, все, кажется, в порядке. Значит, цел! Просто здорово тряхнуло, засыпало землей.

Во рту сухо, точно не пил неделю. Губы запеклись, язык распух, и от боли, раскалывалась голова.

«Ну, дал нам прикурить самурай», — подумал Иволгин, и смешными показались ему недавние ребяческие мечты о том, как он на танке ворвется в китайский город, развернет красное знамя: «Вы свободны, друзья!» Не так-то просто одолеть эту самую мировую гидру, о которой не раз твердил ему отец.

Иволгину захотелось стряхнуть засыпавшую его землю, встать на ноги. Но застучавший на вершине пулемет и трассирующие пули, прочертившие над ним пунктирные дорожки, заставили его еще плотнее прижаться к земле. Да, положение сложнее, чем показалось вначале. Японцы не видят его или принимают за мертвого. А попробуй шелохнись — останешься здесь навсегда.

Сергей поглядел вниз. Где-то там залегла будыкинская рота, готовится, должно быть, к новой атаке. Сопку будут атаковать, пока не возьмут, — это ясно. Много ли рота потеряла людей, скатываясь с этой проклятой высоты? Иволгин почувствовал себя виноватым — не так что-то получилось в этом бою. Зачем он взялся сам прикрывать отход взвода? Вгорячах видно натворил, пожалел многодетного Посохина. И откуда принесло этого несуразного Поликарпа?

Им овладела злость, какая рождается от сознания собственного бессилия. Что же получилось? Потратили столько сил, пролили столько пота и крови — и откатились на прежние позиции!

Сегодняшняя ошибка заставила Иволгина еще раз прочувствовать, насколько трудна командирская стежка, которую он выбрал. И трудна по той причине, что в самые напряженные минуты на поле боя тебя учит, почти всегда, не страшный опытный товарищ, а беспощадный враг. От него не жди скидок на молодость, на неопытность. За каждую оплошность, за каждый просчет он берет плату кровью.

«И все-то у меня получается не как у людей. Как же выпутаться из этого дурацкого положения?» — подумал Иволгин, и на душе у него стало еще горше.

Темное небо озарила зеленоватая ракета, на вершине в амбразуре дота рыкнул пулемет. «Ну погоди, самурай, я тебе устрою веселую жизнь, — тихо произнес Иволгин. — Уж ты меня запомнишь на веки вечные...»

Он торопливо ощупал себя. Пистолет на месте — хорошо. В кармане нож — тоже неплохо. Ощутив под рукой шершавое тело гранаты, шумно вздохнул: в такую минуту граната нужнее хлеба.

Решение созрело сразу: он подползет к доту и швырнет гранату — на, захлебнись! Сергей хотел было ползти вверх, но, поразмыслив, спросил себя: «А что это даст?» И понял, что затея не стоит и выеденного яйца. Ну, убьет он японского пулеметчика. А дальше что? За пулемет ляжет другой и завтра будет хлестать по нашим автоматчикам. «Вот если бы запустить гранату во время атаки — это дело! Только как продержаться до рассвета? Японцы — рядом, могут с минуты на минуту заметить...»

Желание уничтожить дот во время атаки так захватило Иволгина, что он готов был осуществить его даже ценою собственной жизни. Умеешь ошибаться — умей платить за ошибки. «Ничего, продержусь, — прошептал Сергей, сжимая гранату. — Погоди, самурай! Ты у меня отведаешь...»

Иволгину хотелось пить, ныла спина — повернуться бы на бок, размяться, но нет уж, лежи замертво.

Между тем на востоке посветлело, потянуло свежим ветерком. Под утро, когда Иволгин с минуты на минуту ждал артналета и начала атаки, неподалеку послышался шорох. От японского дота кто-то полз к воронке. Иволгин приоткрыл глаз и увидел подползавшего к нему японца. «Вот те раз!» — тревожно подумал он и застыл как лежал — прикинулся мертвым.

Японец хрипло дышал, озирался кругом, торопливо сунул в Сережкин карман руку, вытащил часы. Затем расстегнул карман гимнастерки, начал шарить на груди и вдруг оторопел, почувствовал теплоту живого тела, частые удары сердца.

Медлить было нельзя. Блеснуло лезвие ножа — удар. Японец без звука клюнул носом в землю.

И тут же от дота донесся негромкий оклик:

— Такасима!

Иволгин прижал руку к сердцу, казалось, оно выдаст его своим оглушительным стуком. От дота донеслось уже громче:

— Такасима!

«Ну, готовься!..» — мысленно сказал себе Иволгин и вынул из кобуры пистолет.

Около дота показались два японца.

«Ну что они там тянут?» — Сергей кинул молящий взгляд вниз, где залегла в тумане его рота.

Японцы подползали все ближе. Неужели конец?..

Взять с ходу Холунь не удалось. Стрелковые роты после неудачной атаки отошли в подлесок, танки стали, наткнувшись на рвы и надолбы, прикрытые фланговым огнем орудий и пулеметов.

Ночью Волобой поехал к командиру стрелковой дивизии уточнить задачу на утро.

Комдив — низкорослый, головастый полковник с загорелым до черна лицом, сказал ему:

— Будем считать ночные дела разведкой боем, а на рассвете двинем, как следует. — И пожалел, что из-за плохой погоды город придется брать без помощи авиации. Главный удар он намеревался нанести на рассвете с восточной, менее укрепленной стороны.

Учитывая предостережение Державина относительно японской дивизии, нависавшей с севера, командир дивизии выдвинул один полк к северным высотам.

Перед Волобоем стояла прежняя задача — прорваться в город через узкий проход между высотами, подавить огневые точки врага и не дать ему перебросить силы к восточной окраине, откуда будут наступать стрелки

Вернувшись к себе, Волобой справился: не нашелся ли Иволгин? Ответ его огорчил, и он сказал Будыкину не терпящим возражений голосом:

— Высоту надо взять! Она держит нас! Понимаете?

Будыкин начал обдумывать, как распределить силы, чтобы подавить дот, который путал им все карты.

Моросил нудный дождь. В ожидании утреннего штурма в роте почти никто не спал.

— Да, жалко младшего, — послышался у санитарной машины голос Драгунского.

— А ты его видел мертвого? — спросил Мусин.

— Иди попробуй посмотри.

— Миной накрыло?

— Сам виноват. Зачем взялся прикрывать отход?

— Почему же его не вынесли?

Голос Баторова:

— Все исползал, все излазил — ни живого, ни мертвого... Как сгорел человек.

— Самураи заплатят нам за него, — горячился Валерий. — Я сам поведу штурмовую группу.

— После драки кулаками не машут.

Илько обвинял во всем себя и свое отделение:

— Мы виноваты — и нэма нам прощения...