Константин Еремеев - Озеро шумит. Рассказы карело-финских писателей

Работаешь ты с ним рядом, даже помогаешь ему, один и тот же сосок во рту мусолишь, а отчего бьются бутыли — так и не поймешь. Да и он сам, думаю, толком не знает. Батька сказал — делай так-то, сын и делает.

Да еще воск, которым при обжиге обрабатывают трубку, он не со склада берет, а вынимает из-за пазухи, завернутым в белоснежную тряпочку.

Да еще в трубку не дует, а «дышит»…

Легко сказать! В смену больше сотни бутылей! Надышишься. На последнем медосмотре не хватило шкалы прибора, которым измеряют объем легких. Даже врач удивился: «Сколько лет?» — «Двадцать». — «Исполнилось?» — «Нет еще». — «Значит, девятнадцать, в молодости все прибавляют».

А результат? Постучишь по бутыли — и будто разорвал обручи, которыми сдерживалось напряжение.

Я думал, мастер сам прогонит меня, оказалось — наоборот, накричал мне в ухо:

— Жаль расставаться! С тобой не соскучишься. Протасов идеальную баночку гонит, помереть с тоски можно.

Мне тоже было жаль расставаться с хорошим мастером, который, кстати сказать, не лишен еще и чувства юмора.

Мне было грустно от того, что придется уступить Протасову место, на которое мечтает попасть каждый. Ему зарабатывать надо.

Родился в 1915 г. в д. Луусалма Кемского уезда в семье крестьянина. Раннее детство провел в Финляндии. Когда исполнилось 11 лет, вместе с матерью вернулся в Карелию. В 1932 г. окончил Петрозаводский педагогический техникум. Работал учителем и журналистом. Во время Великой Отечественной войны был в рядах Советской Армии. Награжден орденами Отечественной войны I степени и Красной Звезды. Писать начал в 1933 г. С 1946 г. — член Союза писателей.

Созданы многократно переиздававшиеся в СССР повести «От Карелии до Карпат», «Освещенные берега», романы «Родными тропами», «Белокрылая птица», «Мирья», «Здесь мой дом». В настоящее время переводится на русский язык роман «Мы — карелы».

За литературную деятельность удостоен орденов Ленина и «Знак Почета». Член правления Всесоюзного общества СССР — Финляндия и председатель его Карельского отделения. Депутат Верховного Совета КАССР.

Старый рыбак и старый пес возвращались с тони. Груда сетей на дне лодки блестела от ряпушки и сигов. Старик греб, упираясь в дно лодки широко расставленными ногами. Он тревожно поглядывал на озеро, откуда тяжелыми валами накатывали волны. Грузная рыбачья лодка качалась на волнах, как щепка, то поднимаясь на высокие гребни, то погружаясь в черную пучину между ними. Казалось, старику не справиться и ветер угонит лодку в пролив между полуостровами, за которыми широко раскинулся водный простор.

Но старик не боялся осенней бури. Не впервые на этом озере он боролся с волнами. Его тревожило другое: надо же было именно сегодня расходиться этой буре!

Пес смирно сидел на корме, широко раскинув лапы. Он привык к этой зыбко качающейся на волнах лодке. Преданно следил он за каждым движением хозяина и, словно понимая его тревогу, тяжело вздыхал.

До полуострова Хийсиниэми, или Чертова полуострова, было еще далеко. Во мгле раннего осеннего утра, сквозь мелкую сетку дождя и водяных брызг старик не мог разглядеть свою покосившуюся избенку на фоне серых скал и пожелтевшего леса.

Он, старый рыбак Игнатта, срубил эту избу еще молодым, после возвращения с русско-японской войны. Его отпустили на побывку, а он решил больше не возвращаться в армию. Воевать он воевал, раз было нужно, воевал неплохо — даже георгиевский крест получил от генерала. Но когда война кончилась, ему не хотелось больше маршировать на пыльных плацах.

Он выбрал своим убежищем Хийсиниэми потому, что, как говорило само название, на полуострове ютились только черти, и там он мог не опасаться урядников. До ближайшей деревни было километров семьдесят.

Первые два года Игнатта скрывался в шалаше, подальше от берега, а затем, убедившись, что его уже никто не ищет, привел сюда свою подружку Муариэ. Они построили тут избушку, баню и хлев. Здесь, в Хийсиниэми, родился их единственный сын, впоследствии ставший лесорубом. Сын с женой скитались по лесным разработкам, а их маленький Хуоти, внук старого Игнатты, жил у деда.

В сорок первом году сын надел серую шинель и в последний раз попрощался со стариком. Извещение о гибели сына под Ленинградом старик хранил в маленьком, окованном железом сундучке.

Все это казалось, было давно — и Муариэ, и сын, и жена сына. В живых остались только внук Хуоти и он, старый Игнатта. Внук приезжал к старику в летние месяцы — сперва из Петрозаводска, где он учился в лесном техникуме, потом с далекого механизированного лесопункта, где работал начальником. В это лето он еще не приезжал. Вот сегодня и ждал его старый Игнатта. Еще месяц назад Хуоти сообщил старику об этом. Но будет ли катер в такую бурю?

Лодка подошла к берегу. Старый пес Мусти завизжал и засуетился.

— Эх ты, лентяй! — пожурил его старик и, шагнув по колено в воду, чтобы провести лодку меж камней, взял собаку на руки и понес на берег.

Только в последние годы Мусти стал пользоваться помощью хозяина. Раньше он сам прыгал в воду, часто даже вдали от берега.

— Стареешь ты, Мусти! — сочувственно бормотал старик.

Сегодня улов был очень хорош, и старик беспокоился, успеет ли он опорожнить сети и справиться со всеми домашними делами до прихода катера. Когда сети наконец были очищены, он прополоскал их и тщательно растянул под навесом. Сегодня, по случаю приезда внука, он не будет закидывать их в воду. Черт с ней, с рыбой! Наловил он ее на своем веку немало и не грех, если отдохнет в этот вечер.

Игнатта состоял в рыболовецкой бригаде ОРСа, но рыбачил всегда в одиночку. Правда, его уговаривали перейти на базу — постоянное место жительства рыбаков, но он упрямился и не хотел оставить своего Хийсиниэми, вокруг которого знал каждую мель и яму. Да и внуку интересно проводить здесь свой отпуск. Старика оставили в покое. Что с ним спорить, ведь упрямому деду пошел уже восьмой десяток! К тому же он исправно сдавал рыбу и больше, чем другие члены бригады.

Старик отнес тяжелую корзину с рыбой в кладовку, нагнувшись, вошел в избу. На стук двери замычала в загоне корова.

— Погоди, успеешь! — Старик привык разговаривать вслух с коровой и собакой. Больше ему не с кем было вести разговоры.

Он вытащил из-за печи ушат с подогретым кормом и понес в загон. Потом взял чистое ведро, свернул цигарку и сел на низкую скамейку доить корову. Он всегда доил корову с цигаркой в зубах и вот опять обжег ей бок. Корова сердито лягнула задней ногой, и старик еле успел подхватить ведро. В ответ он поддал корове кулаком под живот, корова тяжело вздохнула, и на этом оба успокоились.