Михаил Соколов - Грозное лето

— Это меня мало занимает… Итак, могу ли я полагать, что вы мне посодействуете? — спросил Родзянко и встал, показывая, что более у него ничего к военному министру нет.

Сухомлинов был почти в восторге: такого чертолома заполучить к себе в помощники — можно ли мечтать о большем? И не важно, что поделка сапог прямого отношения к нему, военному министру, не имела, кое-что тут конечно же можно сделать доброе для армии и, кстати, показать всем шептунам и недоброжелателям, что он, Сухомлинов, не чурается и сапог, черт с ними, и лишь бы солдатушки-братушки могли ходить в атаку чин чином, как все солдаты. Важно что устранение от должности главного бездельника в артиллерии, генерал-инспектора великого князя, поможет людям понять, где зарыта собака. Верховный, Николай Николаевич, не будет валить все шишки на военное министерство.

И Сухомлинов уже готов был задержать своего нежданного союзника и пригласить его отобедать с ним:

— Михаил Владимирович, а быть может, отобедаем у меня и там обсудим все в подробностях? Час уже подходящий, — посмотрел он на башенные часы, показывающие начало второго часа пополудни. Родзянко видел его насквозь и подумал: «Шельма генеральская.

Он полагает, что меня можно заманить в крайне сомнительный салон его Катеньки». И ответил с обычной грубостью:

— Вы генерала Джунковского пригласите, чтобы он хорошенько понаблюдал, как жандарм, кто околачивается всегда в вашем салоне. — И, достав из кармана золотые часы, открыл крышку, посмотрел на них и заключил: — К тому же ваши отстают на десять минут. А мне как раз десяти минут уже не хватает, у меня разговор с Протопоповым и Гучковым.

У Сухомлинова при упоминании имени Гучкова дыхание перехватило от закипевшей злобы, а тут еще намек на неблаговидность его знакомых. Но перед ним был Родзянко, гроза министров, и надо было сделать вид, что ничего особенного он не сказал.

— Не смею настаивать, Михаил Владимирович. Хотя и сожалею крайне, — произнес он с деланной искренностью и тоже, выбравшись из кресла, вышел к Родзянко, измерил его любопытным взглядом с ног до головы и заметил как бы дружески: — Мощный вы человек и грозный глас народный, Михаил Владимирович. Завидно, честное слово.

— Самый большой и самый толстый в России — как я говорил наследнику, когда был представлен его величеством, — сказал Родзянко-и спросил без всяких околичностей: — А вам-то, с вашего позволения, к чему такая мощь? Впрочем, говорят, что у вас очень красивая, к тому же молодая жена, так что я вас понимаю. Но коль взялся за гуж, не говори, что не дюж, мой дорогой.

Сухомлинова передернуло: эка мужлан и нахал! Но ответил:

— На все воля божья, Михаил Владимирович.

— Вот так-то лучше, — произнес Родзянко и, попрощавшись, торопливо покинул кабинет.

Сухомлинов проводил его до двери, потом закрыл ее поплотнее и вслух сказал с яростью:

— Чтоб ты подох, жирный боров!

В это время зазвонил телефон прямого провода в Царское Село. Сухомлинов приосанился, поправил Георгиевский крест и торопливо подошел к столу. Покрутив ручку аппарата, он взял трубку и произнес торжественно и официально:

— Военный министр у аппарата.

И услышал мелодичный голос Вырубовой:

— Здравствуйте, Владимир Александрович. Вы мне звонили?

Сухомлинов расплылся в улыбке и ответил:

— Здравствуйте, дорогая Анна Александровна. Звонил, но вас… Да, я знаю… Обо мне?.. Спрашивала? Что именно интересовало ее величество? Так, так… Я рад безмерно, дорогая Анна Александровна, и полагаю за великое счастье коленопреклоненно предстать перед их величествами в любое благоугодное для их величеств время… Благодарю вас от всего сердца, дорогая Анна Александровна. Да, я знаю и весьма счастлив, что старец благополучно возвращается к нам… С превеликим удовольствием. Сегодня. Слушаюсь, Анна Александровна! Буду ровно в шесть, Анна Александровна… До свидания, милейшая Анна Александровна, — говорил он в трубку и все время кланялся и расшаркивался, а когда трубка умолкла, он положил ее на место, покрутил несколько раз ручку и, сев в кресло, вздохнул с великим облегчением. — Вот так, господа родзянки, гучковы и прочие думские смутьяны. Вы можете витийствовать, сколь душе угодно, а Сухомлинов был и будет. И возможно, не только здесь, в сем кабинете…

Отдаленно и робко загремел гром, но Сухомлинов не слышал его и не хотел слышать.

Ничего.

Сухомлинов был озадачен: Вырубова пригласила его в свой лазарет всего только на чашку кофе, но предупредила, что лазарет обещало навестить также некое высокопоставленное лицо. Что под этим «лицом» явно скрывается царствующая персона, сомневаться было нечего, но кто именно — царь или царица? Но царь только что предупредил, что может вызвать его, Сухомлинова, во дворец с докладом, значит, в лазарете Вырубовой может быть только царица. Но почему она избрала такое место для встречи с военным министром, коль ей ничего не стоило пригласить его во дворец, в свои покои, тоже на чашку кофе или чая, и там переговорить с ним по интересующему ее вопросу? Или тут есть что-то такое, чего не должен знать никто, даже ее венценосный супруг?

И Сухомлинов решил на всякий случай приготовиться: написал на бумаге все, что ему было ведомо о положении дел на фронте, данные о санитарном обслуживании раненых, о медицинском персонале, о том, сколько и где недостает врачей и сестер, госпиталей и лазаретов, белья, и бинтов, и матрацев, и медицинского инструмента, и голову едва не поломал от беспокойства, что еще следует иметь на всякий случай, если царица начнет интересоваться. Но ничего не придумал и решил положиться на волю судьбы.

В Царское Село он ехал на своем черном открытом автомобиле, отвалившись к спинке заднего сиденья и тупо уставившись в ковер, что застилал пол, и в свои горевшие бликами шевровые сапоги.

День был сырой, недавно прошел дождь, и хоть солнце уже и светило по-летнему, однако кругом было грязно, и облака еще висели над головой, тоже серые и угрюмые, будто недовольные, что балтийский ветер пригнал их сюда без нужды и пользы, ибо и без них влаги хоть отбавляй, но ничего поделать не могли: ветер продолжал гнать их, расталкивал вправо-влево и замещал новыми, более синими, и они толпились в небе, как на ярмарке, заслонив солнце и свет так, что казалось, будто на пулковские холмы, на леса и низины уже навалились сумерки.

Но Сухомлинов ничего этого не видел и готовился к встрече с «высокопоставленным лицом». Нет, он ничего плохого не ожидал и не тревожился, хорошо зная, что царь относился к нему в высшей степени благосклонно и, как сказал министр двора Фредерикс, не стал и слушать предложение Родзянко об отставке его, Сухомлинова, с поста военного министра. А царице хорошо известно, что он, Сухомлинов, считается германофилом, так что и с этой стороны ничего худого быть не может, тем более что враги царицы являются и его врагами. И с этого можно будет начать разговор, если Вырубова не завлекла его для каких-то своих целей: втянуть в какое-нибудь предприятие, о котором говорить в телефон нельзя.