Михаил Соколов - Грозное лето

Начать разговор с общих врагов. В конце концов, сколько могут эти родзянки, гучковы, андронниковы и прочие терзать его имя и позорить перед престолом и отечеством? Гучков дерется со всеми на дуэлях, и Мясоедов сделал глупость, что не ухлопал его, а государь сделал глупость, что освободил его из Петропавловской крепости. Родзянко же и совсем обнаглел: под видом, изволите видеть, заботы об армии, о сапогах явился на службу к министру его величества и — слыхано ли? — почти потребовал отставки! Военного министра! И это в то время, когда идет война, в коей не последнее значение для победы имеет именно военный министр! Что сказал бы Георг, король английский, если бы какому-то идиоту в парламенте пришла в голову мысль потребовать отставки военного министра Китченера?

«А у нас всего можно требовать: с трибуны этой робеспьеровской думы, со страниц газет, из министерских приемных и из самих кабинетов министров. Чудовищно же, ваше величество! Этак, чего доброго, могут потребовать и революции! Левые в Думе именно этого уже и требовали, отказавшись голосовать за военные кредиты, и выпустили прокламацию „Война — войне“. А что левые думские и внедумские делали во время пребывания у нас Пуанкаре, когда соорудили на улицах Петербурга баррикады такие, что вы не могли ехать по ним с президентом Франции, чтобы не опозориться? Или когда бастовали то там, то здесь, хорошо зная, что вот-вот вспыхнет война и надо думать об обороне отечества, а не о бунтарстве? А ведь все это — только начало, ваше величество. Окажись на фронте неудачи или и того хуже — поражение наших войск, что тогда будет? „Война — войне“? Новый пятый год? Я не исключаю этого, ваше величество… Тем более что союзники терпят ужасные бедствия и отступают на всем Западном фронте. А на наш фронт прибывают новые корпуса противника, и неизвестно, чем кончится дело в Восточной Пруссии. И снарядов уже недостает, потому что командующие сыплют их на неприятеля, как семечки, будто господь посылает их с неба в неограниченном количестве и ассортименте. И раненых даже не во что одеть как следует, и нечем перевязывать, и некому это делать, а думские цицероны томятся от безделья, собирают всякие базарные сплетни и поносят министров и правительство на каждом перекрестке. Так мы не выиграем войну, ваше величество, коль в государстве слишком много развелось демагогов и карьеристов, весь смысл жизни и деятельности коих — подкопы под правительство и верных cлуг государя и престола… Узда и еще раз узда, крепкая, железная, требуется сейчас на таких. Иначе с ними не совладать…»

Так думал Сухомлинов разговаривать с царствующими особами, хотя и не знал — с кем: с царем или с царицей. Да, конечно, лучше было бы с царем, ибо при докладе ему во дворце — не очень разговоришься. Скажет: «Я вас больше не задерживаю», и на том все кончится.

И вот — первое разочарование: у лазарета его встретила не Вырубова, а Надежда Орлова и извинилась от имени своей патронессы:

— Анна Александровна просила меня передать вам, ваше высокопревосходительство, свои извинения. Позвольте мне сопровождать вас при осмотре нашего лазарета.

Сухомлинову это не очень понравилось, но он сказал:

— Благодарствую, сестрица… Не имею чести…

— Старшая сестра Надежда Орлова, — представилась Надежда и сделала легкий реверанс.

— Не ваше ли прошение подано на мое имя относительно службы вашего супруга, штабс-капитана Орлова?

— Мое, ваше высокопревосходительство. Но теперь я узнала, что штабс-капитан Орлов состоит на службе при армии генерала Самсонова, командующего второй армией, офицером связи со штабом фронта.

— Хорошо, сестрица. Я поговорю об этом с главнокомандующим фронтом генералом Шилинским, — ответил Сухомлинов и, чтобы переменить разговор, спросил: — Я могу навестить раненых?

— Сделайте одолжение, ваше высокопревосходительство. Только у нас раненые офицеры лежат в отдельных палатах, а не вместе с нижними чинами. У нас много бывает высокопоставленных чинов, может не понравиться, если солдаты и офицеры будут лежать вместе, — намекнула она на посещение лазарета царицей.

— Гм. Предусмотрительность не лишняя, — заметил Сухомлинов, а в уме добавил: «Воевали вместе, а лечатся порознь. Не очень резонно».

Подойдя к ближней группе раненых, Сухомлинов козырнул и поздоровался:

— Здравствуйте, господа. Как идет выздоровление?

— Здравия желаем, ваше высокопревосходительство.

— Лечимся отменно, так что можно возвращаться и на фронт.

— Ну, торопиться не следует, господа. Прежде всего следует хорошенько поправиться.

— Некоторым из нас здесь нечего и делать, а нас не отпускают, — жаловались офицеры.

Вырубова сама пришла к Сухомлинову на лужайку и сладко поблагодарила:

— Я счастлива, дорогой Владимир Александрович, что вы оказали нам честь, и признательна вам.

Сухомлинов приложился к ее мягкой белой руке, надушенной бог знает какими духами, и не остался в долгу:

— Ия благодарю вас, милейшая Анна Александровна, за то, что вы пригласили меня познакомится с истинными героями поля брани.

Вырубова продолжала, когда шли в лазарет:

— Я и позволила себе пригласить вас для того, чтобы испросить у вас совета: быть может, вы поручите Джунковскому принять надлежащие меры предусмотрительности и избавить старца от докучливых посетителей и почитателей? Или, не дай бог, от новых гусевых.

Сухомлинов хотел подчеркнуть, что Джунковский — это по ведомству министра внутренних дел, и заметил:

— Но, милая Анна Александровна, я, разумеется, рад, что Григорий Ефимович… — он не назвал его «наш друг», — однако Джунковский…

Вырубова прервала его:

— Я понимаю: это — епархия Маклакова. Но вы — военный министр и можете влиять на любого министра. Кроме того, вы можете поручить это дело начальнику генерального штаба или генералу Белецкому, в распоряжении коего имеются соответствующие возможности.

Сухомлинов подумал: приказывает, как государыня. Или они сговорились с ней? Ох, похоже, что именно так и есть, и заверил:

— Хорошо, дорогая Анна Александровна, я все понял и приму надлежащие меры. Для встречи я пошлю свой мотор, если будет необходимо.

— Благодарю вас, Владимир Александрович. И еще, — продолжала Вырубова. — У Григория Ефимовича есть сын, Дмитрий, и его могут призвать как ратника второго разряда. Как сделать, чтобы его перевели в санитарную часть какую-нибудь? Ему сказали, что он может быть в тридцать пятом Сибирском запасном батальоне, в третьей роте, что находится в Тюмени.

Сухомлинова передернуло: эка ходатайка! Даже знает, в каком батальоне будет служить сынок этого проходимца! Поразительно! — но слушал с подобающим вниманием.