Михаил Соколов - Грозное лето

— Их высокопревосходительство изволит пребывать в отлучке, — наконец ответил адъютант.

И все опустили головы и погрузились в занятия, почесывая за ухом концами ученических ручек в глубокой задумчивости.

— Как скоро главнокомандующий возвратится в штаб? — спросил Александр.

Адъютант недовольно поднял на него хмурые глаза, как будто увидел нечто из ряда вон выходящее, и сказал назидательно:

— Штабс-капитан, извольте подождать, а не задавать неуместных вопросов. Здесь — штаб фронта, а не офицерское собрание.

Это было чересчур, и Александр оборвал его:

— Я прошу со мной подобным образом и тоном не разговаривать, капитан. Я являюсь представителем второй армии и прибыл с пакетом на имя верховного главнокомандующего, а не пререкаться с вами.

И адъютант подобрел и перешел на дружеский тон:

— Так чего же вы молчали, гордый штабс-капитан? Главнокомандующий уже дважды интересовался, нет ли от вас донесений… Прошу извинить и садиться, главнокомандующий вот-вот приедет.

Но Александр повернулся и ушел, а адъютант смотрел ему вслед, с недоумением или смущением переглянулся с офицерами, своими помощниками, и наконец произнес неопределенное:

— Н-да-а. Вот что значит святой Георгий на груди, — и уткнулся в бумаги, но потом вновь посмотрел на дверь, встал, поправил портьеру и сел за стол.

Офицеры переглянулись, покачали головами и спросили по очереди:

— Это и есть штабс-капитан Орлов, поразивший цеппелин?

— Нахал и выскочка, говорят?

— А о вас говорят, что вы сплетники, — оборвал их адъютант.

А Александр шел по коридору, пропускал мимо себя куда-то спешивших офицеров, любопытства ради заглядывал то в одну комнату, то в другую, такие же тихие, как и приемная, и думал горькую думу: «Штаб фронта. Мозг двух армий, где решаются судьбы тысяч людей… Штаб войны. А на самом деле — министерские апартаменты и порядки, недостает лишь парадных мундиров. Для чего все это здесь — трудно понять».

Он был недалек от истины: обстановка в штабе фронта была действительно мало похожа на фронтовую: пышность убранства кабинетов, чопорность и надменность офицеров, таинственность и подчеркнутая министерская важность их действий, похожая на действия магов, и тишина торжественно-важная — все это создавало впечатление величия и помпезности, словно доставленных сюда из самого Петербурга.

И даже обычной для такого учреждения сутолоки в коридорах не было, и даже обычного мелодичного перезвона шнор не было слышно, будто их сняли разом со всех.

И только за двором штаба и уже во дворе слышались голоса торговцев всякой всячиной, невесть как попавших сюда и что-то продававших офицерам и солдатам или покупавших.

Александр подумал: а ведь этак и лазутчики могут пробраться в штаб — вход-то никем не охраняется, неприятелю нет и нужды перехватывать наши телеграммы, — все можно раздобыть в этом огромном дворе, в этих длиннейших коридорах.

И вспомнил: а любопытно, получена ли телеграмма Самсонова и читал ли ее главнокомандующий?

И, вернувшись к адъютанту, спросил об этом, но адъютант лишь пожал плечами и сказал: такой телеграммы он не получал и главнокомандующему не передавал.

— Пройдите в приемную начальника штаба, генерала Орановского, быть может, его секретарь Крылов знает что.

Крылова Александр застал таким же сосредоточенным, даже мрачно-деловым, как и офицеров приемной Жилинского, и, войдя без разрешения, увидел: Крылов, также одетый с иголочки в военную форму, из дорогого сукна, но без знаков отличия, с блестящей от репейного масла головой, от которой шел приторный запах цирюльни, посмотрел на него недоумевающими строгими глазами и, захлопнув папку с бумагами, как будто там были секретнейшие документы, недовольно спросил:

— Что вам угодно, штабс-капитан? И почему вы зашли без разрешения? Вы же наш, штабной, служащий и знаете порядки…

Александр обратил внимание: из раскрытой папки, в которую Крылов смотрел только что и писал что-то на отдельном листке, выглядывала телеграмма. «Переписывает. Телеграмму какую-то. Для чего, позволительно спросить? Странно, очень странно, сударь», — подумал и спросил твердо, в упор:

— Я ищу телеграмму командующего второй армией, генерала Самсонова, которая послана вчера, а она, оказывается, находится у вас. Я прибыл к главнокомандующему.

Крылов посмотрел на него, на папку, что-то вспоминал и никак не мог вспомнить и бормотал:

— Телеграмма… Самсонова… Не помню, штабс-капитан. — И, перебрав лежавшие на столе бумаги, заключил уверенно: — Нет. Нигде. Хотя позвольте… Что-то подобное было, да, было, вспомнил… Но где же она?

И копался в бумагах, и искал, но Александр ясно видел: ищет, а сам о чем-то думает, суетится. И тоном почти приказным настаивал:

— Посмотрите в папке, которую вы сейчас закрыли, телеграмма там.

Крылов стрельнул в него исподлобья лютейшим взглядом, но тут же потушил его и сказал строго:

— Штабс-капитан, вы вынуждаете меня напомнить вам о том, что долженствует быть вам хорошо ведомо, как нашему офицеру связи: не совать нос в штабные бумаги, за коими и без того установлено надлежащее наблюдение жандармского корпуса, — подчеркнул он, — Вы понимаете, что подобное любопытство может означать для постороннего?

Александр взорвался:

— Я — не посторонний, а именно тот, кто писал эту телеграмму, и требую от вас хорошенько осмотреть ваши бесчисленные папки. Телеграмма у вас, адъютант главнокомандующего говорил, — рискнул сказать он лишнее.

Крылов механически открыл папку, которую закрыл только что, и хлопнул себя ладонью по невысокому лбу, и как бы обрадованно произнес:

— Память, где моя память? Вот же она, бестия, лежит в папке преспокойно. И я уже докладывал о ней начальнику штаба, его превосходительству генералу Орановскому.

— Но телеграмма послана на имя главнокомандующего, а покоится все еще в вашей папке. Что сие означает, позвольте спросить? — возмущался Александр.

— Об этом вы сможете узнать у начальника штаба, милостивый государь, который мне приказал вручить ее генерал-квартирмейстеру, его превосходительству генералу Леонтьеву.

— И вы еще не изволили передать ее! Со вчерашнего вечера! Это — преступление! — запальчиво воскликнул Александр и прошелся взад-вперед по мягкому текинскому ковру, думая о том, как поступить: забрать телеграмму или немедленно, сию секунду доложить в телефон Самсонову об этом вопиющем безобразии.

Крылов побелел от негодования, однако сказал не резко, а даже как бы виновато:

— Успокойтесь, штабс-капитан. Ничего страшного не случилось. Все едино план, предложенный его превосходительством генералом Самсоновым, не будет нами одобрен, ибо верховный главнокомандующий повелел ему незамедлительно атаковать противника на всем фронте в соответствии с ранее данными директивами, кои вам положено исполнять со всем прилежанием и усердием, соответствующими военному времени…