Юрий Сбитнев - Костер в белой ночи

Кровь Тураки обагрила руки, густо ударив из широкой раны, но старик знал, что не причинил боли животному. Он прикрыл мокрой ладонью все еще живые глаза собаки, постоял так немного и, чувствуя вновь кружение, грудью прянул на пальму.

Авачан услышал мимолетную, как вспышка молнии, боль и понял: не промахнулся. Пальма точно вошла в его старое сердце.

— Вон они! Вон! — закричал второй пилот, лицом пристывая к стеклу.

Ручьев чуть подался вперед, увидел за плечом пилота широкое выполье, кое-где курящееся зеленоватым едким дымком, темный круг голой земли на нем — серые тела оленей. Людей он не успел разглядеть, потому что пилот, уводя машину на круг, сильно накренил ее, и выполье выскользнуло из его взора. Ручьев увидел снова полыхающее чрево тайги, быстро удаляющийся фронт верхового пожара и черные проплешины уже сгоревших участков, исходящих чадными змейками дыма.

Вертолет тяжело осел, коснувшись колесами земли. Ручьев, а за ним второй пилот спустились в пассажирскую кабину, там уже открывали дверцу двое молодых парней-пожарных, одетых в брезентовые робы, и сидел с закрытыми глазами, прижавшись теменем к переборке, бледный, как бумага, Хаенко, и тоже бледный доктор Валентин Степанович.

— Окарауливай! — крикнул пожарникам второй пилот и выпрыгнул следом за Ручьевым из вертолета.

Пожарные, подхватив лопаты, кинулись следом.

Навстречу Ручьеву, пошатываясь и все-таки стараясь улыбнуться, шел Степа, держа на руках Илюшку.

— Жив! — Ручьев принял на руки мальчишку, коснулся губами, как он это всегда делал со своими детьми, горячего лба Илюшки и передал его на руки подоспевшему Валентину Степановичу.

Врач заглянул в лицо малышу, и тот, тяжело приоткрыв веки, тоже, как отец, хотел улыбнуться, но вдруг заплакал, тихо постанывая.

— Ты чо, малышка? Мы с тобой сейчас полечимся, кисдородику попьем, — нянча мальчишку, припевая, говорил Валентин Степанович, направляясь к вертолету.

— Жив, однако, — смеялся Ручьев и обнимал Степу за плечи. — Жив! А где старик-то, где Авачан?

— Там, — Степа махнул рукой в сторону пылающей тайги. — Он аргиш сюда гнал. Ложился аргиш. Старик мне говорил: «Илюшку неси! Беги вперед. Олени встанут, за тобой побегу». Не прибежал старик.

Ручьев потемнел лицом, обернулся к вертолету. Хаенко, выйдя из машины, стоял у дверцы, держась за обшивку, побледнев еще больше. Его рвало. Ручьев отвернулся, посмотрел туда, куда указывал рукою Степа, он знал, что там, в сухих сосновых борах, не могло остаться ничего живого, и все-таки надеялся, что жив старый Авачан.

— Давай оленей грузить, — закричал и замахал руками, призывая к себе.

Олени, пугаясь работающего винта, вырывались из рук, брыкались, крутили головами, намереваясь ударить людей.

Ручьев, Валентин Степанович, пожарный и Степа заталкивали животных в кабину, а второй пилот укладывал их там на пол. Хаенко с другим пожарным окарауливали место посадки.

— Иван Иванович! — закричал командир, свешиваясь из окошка пилотской кабины. — Иван Иванович, огонь валит! Давай в машину!

Вертолет тут же взвыл и задрожал, бешено увеличивая обороты винта.

Ручьев, поднявшись в пилотскую, увидел, как на выполье, подгоняемый и раздуваемый ветром, валит громадным червонным валом низовой пожар. Пламя будто из огнемета, выплевывалось на десятки метров вперед и тут же, растекаясь, скручивалось в жгут, образуя новый вал огня.

— Слижет, — охнул второй пилот. Но машина стремительно взмыла ввысь.

Косо ушла из-под колес земля, качнулся горящий лес. Белое, раскалённое небо в черных оспинах летящего пепла хлестнуло Ручьева по глазам, и он зажмурился. Открыв глаза, Ручьев увидел внизу охваченное огнем выполье малый круг земли, где только что лежал аргиш, через который, словно вода, рудово переливалось пламя; и подумал с надеждой: «Может быть, жив Авачан…»

— Иван Иванович, пора к дому на заправку, — сказал командир, и Ручьев кивнул.

Поиски не дали результатов. Проутюжив горящую и уже отгоревшую тайгу, они нигде не обнаружили следов Авачана.

— Как Илюшка? — заглянув в пассажирскую кабину, спросил Ручьев.

— Норма, — Валентин Степанович показал большой палец.

Хаенко все так же сидел, прижавшись затылком к переборке, но только теперь его глаза были широко открыты и бумажная бледность лица переходила в синюшность.

«Что у него, с сердцем, что ли?» — подумал Ручьев и кивнул Валентину Степановичу: дескать, помоги человеку. Своего сердца Ручьев не ощущал.

Пожар шел с большой скоростью к Авлакану, правый его край должен был захватить Буньское. А если изменится ветер? То уже не край пожарища, а весь бушующий, только чуть-чуть замирающий на ночь вал огня обрушится в а райцентр.

Ветер менялся к худшему. Об этом сказал Ручьеву командир вертолета.

— Будем встречать огонь на дальних подступах, надо срочно пересмотреть линию обороны.

— Иван Иванович, радируют, в Буньское перекидывают войска. Просят обеспечить прием транспортных самолетов.

— Хорошо, — Ручьев кивнул, что слышит. — Ну, наконец-то! — И крикнул командиру: — Меня высадишь на кромке, что-то там мешкают взрывники. Заправишься и вернешься за мной. Соединись со штабом…

— Есть штаб.

— Глыбина.

— Глыбин у микрофона, — передавая наушники и ларингофон, доложил второй пилот.

— Глыбин, как готов к приему транспортных самолетов?

— Подготовились. Но только, Иван Иванович, уж очень густой дым над аэродромом.

— Откуда дым?

— Со стороны Юктукона загорелось. Ветер повернул и разом нагнал.

Что делаете на Юктуконе?

— Работает большой отряд. Выслали туда два трактора, гоним просеку и минполосу. Думаем пустить встречный пал.

— Вылетай на Юктукон, транспорты встретит Глохлов. Я лечу туда сам.

— Понято.

— Отставить на кромку, — наклоняясь к самому уху командира, крикнул Ручьев. — На Юктукон меня. Оттуда до Буньского дотянешь?

Командир согласно кивнул головой, он уже изменил курс, и вертолет шел к Юктукону.

В этом месте огонь приблизился к райцентру почти вплотную. Восемнадцать километров отделяло Юктукон — малый, высыхающий летом ручеек — от окраины Буньского. Невозможно было предположить такой стремительный бросок огня, но он был совершен с бешеной скоростью. Туда, на этот рубеж, летел Ручьев, отлично сознавая, что с этой минуты жизнь тысяч людей в опасности.

Два дня и две ночи без сна и отдыха. За эти двое суток люди врубились в тайгу, проложив просеку в пятнадцать километров. Пожалуй, только один Ручьев держал в голове все время меняющуюся картину пожара, отчетливо знал, где и сколько работает людей. Его красный маленький вертолет — он пересел на «МИ-1» — стрекозою нырял в лохматых клубах пожарища, уходя по кромке огня далеко к Чоке, и снова возвращался на Юктукон. На исходе вторых суток, когда вроде бы утихший ветер снова поднял огонь и погнал его на просеку, Ручьев принял решение пустить встречный пал. Всю просеку не успели еще перепахать, но ждать было нельзя.