Марк Гроссман - Гибель гранулемы

— Нет… Разве на вокзале…

Абатурин вспомнил, что именно вокзал использовал с этой целью Гриша Блажевич и рассмеялся:

— Мы едем на вокзал, Анна!

— Потерпи. Скоро будем насовсем вместе, и тогда ты сможешь делать все, что захочешь.

— Я ждал двадцать с лишком лет. Можно умереть от нетерпения.

— «Умереть», — медленно повторила Вакорина, думая о чем-то другом. — Умереть… Гнусное все-таки слово.

Упрямо тряхнула тяжелой волной волос:

— Нет, человек никогда не примирится со смертью. Ты можешь называть это как угодно: идеализмом или оптимизмом, не имеет значения. Но человек будет искать бессмертия, как сказки искали и ищут живую воду. Будет искать до тех пор, пока не найдет. Ты не согласен со мной?

— Нет, отчего же. У человека чудо-голова, и никто не знает, что еще она может придумать.

— Голова и воля, — уточнила Анна. — Неистребимая воля к жизни. Я буду внушать это своим ученикам.

Они медленно подходили к большому промтоварному магазину, когда из его дверей вышла молодая женщина с ребенком на руках. Рядом с ней шел ничем не примечательный мужчина, вероятно, отец ребенка. Малыш хандрил и взбрыкивал ножками.

— Вовка, — говорила мать, — ты не у себя дома. Нечего ныть.

Голос и фигура женщины показались Павлу знакомыми. Косы цвета ржаной соломы выбивались из-под платка.

— Вера Ивановна! — вспомнив женщину, крикнул Павел. — Здравствуйте!

Ему было приятно, что доброжелательная и спокойная женщина, с которой его когда-то свела дорога, увидит Павла рядом с красивой девушкой.

— Ах, это вы, Павел! — заулыбалась Вера Ивановна. — Вася, познакомься с Павлом.

И она первая подала руку Анне.

— И Глаша здесь, — повернувшись к Павлу, сообщила она. — Мы все сегодня в город приехали. За покупками.

«Где же она?» — хотел спросить Павел — и увидел Глашу.

Она торопливо вышла из дверей того же магазина и быстрыми шагами догоняла сестру и зятя. Ее черные выпуклые глаза смотрели холодно и вяло, русые кудряшки под беретом трепыхались от быстрой ходьбы.

Увидев Павла, она на мгновение открыла в улыбке ровные мелкие зубы, но, заметив рядом с ним девушку, согнала улыбку с лица и равнодушно кивнула головой.

Вскоре они расстались.

Неторопливо шагая с Анной в ногу, Павел сказал:

— Они — сестры, и совсем разные. Но, кажется, одно роднит их: и та, и другая никогда не любили по-настоящему.

Он заглянул сбоку в глаза девушке, спросил:

— У нас ведь все будет по-другому? Правда?

— Конечно же, — хмелея от его взгляда, откликнулась Анна. — А иначе просто не стоит жить.

Павел толкнул дверь своей комнаты и застыл на пороге в радостном волнении. У стола сидели бабушка и мама, беседовали с Влаховым. Когда Павел вошел, они замолчали. Абатурин бросился к матери, оторвал ее от пола, поцеловал.

— Медведь, чисто медведь, — ворчала мать, и в ее голосе звучала гордость.

— Здравствуйте, бабаня, — сказал Павел, опуская мать на пол. — Не ждал я такую радость.

— Здравствуй и ты, Паня, — отозвалась бабушка, и Павлу показалось, что поздоровалась она сухо и даже раздраженно.

Потом повернулась к Влахову, заметила, хмурясь:

— Ты поди погуляй, парень. Мы тут по семейному делу поговорим.

— Не разбира́м, — покачал головой Влахов, явно не желая уходить.

— Иди, иди, — проворчала бабушка. — Чего тут разбирать?

— Ще до́йде вре́ме, — засмеялся Влахов, — кога́то ще се разка́ете за то́ва.

— Не раскаемся. Иди, скаженный.

Павел после отъезда из села дважды навещал мать и бабушку. Он обычно сразу принимался за дела по хозяйству, что-нибудь чинил во дворе, изредка играл на гармони, чтобы доставить удовольствие близким.

Марфа Ефимовна испытующе смотрела на сына, говорила:

— Чудной ты, Панюшка. В клуб пошел бы или так с какой девушкой походил. Промчит время мимо — пожалеешь.

Бабушка тоже вступала в разговор, и он всякий раз неизменно касался Али Магеркиной, ее личных достоинств и достатков. Было совершенно очевидно: Алевтина нравится матери и бабушке, и они хотели бы видеть ее под одной крышей с Павлом.

Вероятно, с этой целью они и приехали сейчас в город.

Наконец бабушка выпроводила Влахова из комнаты, и Абатурины остались одни.

Женщины стали задавать Павлу обычные малозначительные вопросы, выкладывали на тумбочку захваченную для него еду, рассказывали о деревенских новостях.

— Алевтина велела кланяться, — кинула мать. — Телочка у них родилась и швейную машину купили.

— И ей поклон от меня, мама, — отозвался Павел. — Зерно к севу-то уже приготовили?

— Да, — недовольно ответила мать.

Бабушка тяжело ходила по комнате, постукивала палкой, заглядывала во все углы.

— Пылища, — ворчала она, хмуря такие же разлатые, как у Павла, брови. — Портянки вон под кроватью. Без бабы чисто не будет.

Павел совсем уже решил, что мама и бабушка наведались к нему, чтобы склонить к женитьбе на Алевтине. Но тут бабушка неожиданно сморщилась, тихонько заплакала и, не утирая слез, сказала:

— Вот до чего бог привел дожить… Не ожидала от тебя я этого, внучек.

Мать тоже заплакала, и синие глаза ее сразу стали тусклые, потеряли много красоты.

— О чем вы? — заволновался Павел, тревожно переводя взгляд с мамы на бабушку.

— Это все приворожки, маманя, — не отвечая сыну, всхлипнула Марфа Ефимовна. — Не иначе, присушила его эта тихоня…

У Павла над верхней губой сразу выступили крупные капли пота, и он спросил:

— Какая тихоня, мама?

— Тебе лучше знать, ты по больницам бегаешь.

Павел опустился на койку, будто ему подрубили ноги, сжал челюсти так, что онемели зубы. Спросил, не поднимая головы:

— Откуда знаете, мама?

— Земля речами полнится. Вот и к нам слух прокрался.

Павел пристально посмотрел на мать и бабушку, сказал, стараясь унять дрожь в руках:

— Нехорошо это, бабушка. И вам, мама, не к лицу.

— Набубнил бог знает что! — нахмурилась Марфа Ефимовна. — Чем это мы тебе не по вкусу пришлись?

— Зачем выпытывали? — тоже нахмурился Павел. — Я и сам скажу, когда время придет.

— Вот и скажи, выставь свою глупость напоказ.

— Какая же глупость? — стараясь скрыть раздражение, проговорил Павел. — И вы батю любили. Что ж меня не поймете?

— Экая слепота страсти, — покачала головой бабушка. — Или мы враги тебе, или нехристи? Тоже крещенные.

— Вот и помолились бы за нас, бабушка. Все бы вам легче было.

Старуха подозрительно посмотрела на внука, пожевала впалыми губами, бросила, бледнея от досады:

— С глупостью и богу не сладить. Я уж всем жаловалась — и небу, и людям. Никто не слушает.

Она кивнула на койку Влахова, усмехнулась:

— Мне этот, приезжий, говорил: красивая девка. Тебе, мальчонке, оно и приятно. Ну, хороша на погляденье — что с того? Здоровье-то — вешний лед. Не успеешь ахнуть — стает все. Вот и вдовец. Ладно ли будет?