Александр Бирюков - Свобода в широких пределах, или Современная амазонка

После двадцать пятого надлежало поселяться на Стромынке. Поэтому на Каховку Нина съездила только раз (а это не ближний свет — на метро до Павелецкой, там пересадка и еще восемнадцать минут до Каховской, а потом две остановки на троллейбусе, но ничего, добраться можно все-таки), убедилась, что все в порядке, вещи целы и никто, кажется, в квартире не побывал. А кто мог побывать, спрашивается, если ключи только у нее и Льва Моисеевича (он так сказал). Неизвестный товарищ по-прежнему находился в своем неизвестном далеке — и пускай себе там находится подольше.

Несколько (до тридцать первого) дней на Стромынке. В первую очередь, конечно, дела и заботы — с кем поселиться, получить белье, взять вещи из камеры хранения, во-вторых — радость общения, столько не виделись (но поиски отменно здравствующей компании Антошкиной отложим на потом — к этой встрече нужно не спеша подготовиться). А дня через два-три уже шевельнулось смутное желание съездить посмотреть, как там, а йогом и дело появилось: нужно привести себя в порядок, отмыться, перышки почистить и экипироваться должным образом, чтобы быть первого сентября на параде не хуже других. Сделать это можно было, конечно, только на каховской квартире.

И вышло, что эта самая квартира, которая первоначально рассматривалась как склад носильных вещей (хотя уже в первый туда приезд Лев Моисеевич сказал: «И жить здесь можете, если пожелаете. Платы я с вас брать не буду, разве что какую-нибудь малость, о которой и говорить сейчас не стоит»), становилась, стала даже местом постоянного пребывания, ну, исключая, конечно, часы занятий. Но сразу после занятий и читалки — туда, хотя и не ближний свет, конечно.

Туда! Туда! (см. чеховское, из «Трех сестер»: «В Москву! В Москву!», или из Гейне, кажется, обрывки школьных знаний: «Дахин, дахин…» — тоже туда, значит). Ну а что тут, простите, делать? Не будешь же изо дня в день перышки чистить или шмотки-тряпки перебирать, а владелец помещения ни телевизором, ни хотя бы плохоньким проигрывателем не подумал обзавестись» только радио — для «Последних известий», наверное, и чтобы не проспать. Есть телефон, но звонить некому — тоже радости мало. Вот и получается: «Каховка, Каховка, родная…» Что — родная? Винтовка ни с какой стороны не подходит. Что же еще может быть? Родная столовка? Это «под аркой», у филологов, к Каховке-улице отношения не имеет. Золовка? Это вообще неизвестно с чем едят. Зубровка? Есть, кажется, такой напиток, но — брр! — лучше не вспоминать. Литровка? Но это и вовсе много, сейчас и разлива такого нет. И что, позвольте спросить, налито, потому что:

Я с тобой не стану пить вино оттого что ты мальчишка озорной знаю я у вас заведено с кем попало целоваться под луной

Понятно? Так что мальчик смелый, лукавый, проворный пусть ни на что не надеется.

А у нас тишь да гладь Божья благодать а у нас светлых глаз нет приказу подымать

Все та же несравненная Анна Андреевна. Оборони меня, укрепи меня, наставь меня, подними над всей этой глупостью и суетой: у меня в кармане гвоздь а у вас? а у нас сегодня гость а у вас? а у нас сегодня кошка… а у нас светлых глаз нет приказу подымать. Вот так!

Ну а чего же тогда мчаться каждый день, закусив удила, как только кончатся лекции и семинары, и посидев, если нужно, час-полтора в читалке, на эту самую Каховку? Можно ведь и на факультете (нужно даже) чем-то заняться. С газетой, например, конь не валялся, пора за нее браться, занятное все-таки дело, но не хочется… И ни в секцию, ни в студню, ни в кружок никакой тоже не хочется. Отчего?

Или уж так неожиданно обретенный свои (хотя какой он свой?) угол манит? Где ты одна, одна со своими мыслями, желаниями, тряпками… А что — и тряпками тоже!

А как же стремительный марш амазонок, яростная атака этой разноцветной конницы, заканчивающаяся неторопливым плавным полетом над оставленной землей? Как же намерение разыскать Антошкину и ее компанию, войти с ними в контакт, восстановить отношения, словно и не было ничего тогда, в декабре, почти два года назад? Что-то ведь для этого нужно было придумать, сделать? Только вот что?

Но ничего не хочется. Тишины хочу тишины нервы что ли обожжены…

Словно завершился, а точнее — завершался какой-то период жизни, и что-то должно было случиться, после чего все будет не так, все пойдет по-другому, неизвестно — хорошо ли, плохо ли, но не так. А что может случиться? Неизвестно. Но давайте порассуждаем, что с ней, молодой женщиной (что уж тут скрывать?) Ниной Дергачевой, не уродкой и не красавицей, здоровой (если не считать зубы) и так далее (см. последнюю анкету), может произойти в пустой однокомнатной квартире в стандартной девятиэтажке, выходящей на довольно оживленную улицу Каховку?

Как говорится, есть варианты. Какие именно?

Ну, например, раздается звонок в дверь и на пороге — прелестный незнакомец, тот самый планируемый принц: «Здравствуйте, вы меня ждете?» — «Здравствуйте, жду конечно. А то квартира есть, а принца нет. Недовыполнение по номенклатуре, кажется, это так называется? Проходите, пожалуйста».

Однако, принц — это сказки, конечно, мечты, видения, на них надежды мало. Куда реальнее появление хозяина этой самой квартиры — надоело ему, скажем, в Африке, жарко стало, или там очередной переворот произошел и он еле успел на последний самолет, и сразу, конечно, домой, в ванну, чтобы все эти передряги судьбы смыть. А тут — здравствуйте, прекрасная незнакомка. «Здравствуйте, — это он говорит, — очень, очень приятно. Вот уж не ждал, что меня такая радостная встреча ждет. Так неприятно в пустой дом возвращаться. Парле ву франсе?» Он по-русски отвык в Африке говорить, поэтому простим ему некоторые закидоны. А сам — вполне приличный, спортивного склада человек и отнюдь не старая развалина — знали ведь, кого посылать за границу. «Вы меня извините, — это Нина скажет, — я сейчас. Простите, что так неловко вышло. Си, си, месье», — что означает, что она согласна тотчас освободить занятую в его отсутствие квартиру. «Но почему же неловко? — это он вопрошает. — Может быть, это перст судьбы. Позвольте мне только себя в порядок привести. А у меня туг для вас и несколько сувениров найдется» — и хлопает по своему тощенькому чемодану, хотя какие уж там сувениры, если еле успел к самолету, так, галантность одна. Но она конечно: «Си, си, месье!», — потому что невежливо обижать хозяина. Однако и это явление маловероятно, даже учитывая нестабильность политической ситуации в некоторых странах африканского континента.

А кто же тогда? Виктор? Но он уже давно должен быть в Магадане, если тут не загулял. А если и загулял, то как он найдет ее на Каховке? Этот адрес никто, кроме Льва Моисеевича, не знает. Даже мамочкины письма до сих пор на Стромынку приходят. И никому этот адрес Нина давать не собирается — не для того спряталась.