Татьяна Назарова - Первые шаги

Солнце только что закатилось, и вечерняя заря играла, переливаясь яркими красками — от багровой до тончайшей бледно-розовой, переходящей в аквамариновую.

Рваные облака то громоздились горами, то разбегались отарами барашков или величаво плыли большими странными птицами с огромными огненными крыльями.

Вдали отчетливо выступали темные массивы леса, а за рекой — стога сена с торчавшими на верхушках сухими березками; крайние хаты украинского конца села призрачно белели…

Они шли по высокому берегу Березинки, взявшись за руки, сами не зная куда, любуясь красотой вечера и безмолвно наслаждаясь возникшей между ними близостью.

Часы летели незаметно. Давно погасли последние отблески вечерней зари, широколицая, глазастая луна, затмевая ярким светом звезды, катилась к зениту, а молодая пара все так же медленно шла вперед по извилистому берегу реки.

Кирилл часто украдкой взглядывал на лицо своей подруги. Оно менялось, было каким-то сейчас новым, хотя он знал его до мельчайшей черточки.

«Моя невеста! — думал радостно. — Вернусь, и Аксюта станет моей женой…»

На мгновение мелькнула мысль: «А если не вернусь?» — но сейчас же исчезла. Этого быть не может!

Кирилл крепко, до боли, сжал тонкие пальцы. Аксюта, не отрывая взгляда от серебристой дорожки лунного света, струившейся по реке, повернула к нему лицо. Глаза засветились нежностью, губы дрогнули от ласковой улыбки.

— Кирюша, знаешь, о чем я сейчас думаю? — заговорила она, приостанавливаясь над обрывом, но внезапно замолкла.

С далекого саратовского конца чуть слышно доносились отголоски песни, звучавшие нежной, мягкой грустью.

— Слышишь? — шепнула Аксюта.

Они стояли не шевелясь, пока звуки смолкли.

— А теперь сюда глянь, — поворачиваясь к реке, тихо сказала она. — Побежать бы по этой дорожке, а потом взвиться и полететь, далеко-далеко, к ясному месяцу…

Ласково высвободив руки и раскинув их, словно крылья, Аксюта приподнялась на носках у самого обрыва.

Кирилл осторожно обнял ее, будто боясь смять невидимые крылья.

— Придется держать тебя, а то и впрямь улетишь. Ты легкая, как пушинка. Как же я останусь без тебя? — говорил он с дрожью в голосе и потянул Аксюту к себе.

— А мы с тобой вместе полетим, — шепнула она и выскользнула из его рук.

Снова взявшись за руки, они тихо пошли к саратовскому концу.

Мурашевы вернулись от Павла, когда Родион с Кирюшей уехали в город. Об их отъезде в Петропавловск Петр Андреевич узнал только через неделю, зайдя к Кондрату Юрченко.

Казалось, устроив младшего сына по своему замыслу, Мурашев должен был радоваться. Но какие-то новые думы сделали его угрюмым, неразговорчивым, он потерял обычную, свойственную ему деловитость. Если раньше мало обращал внимания на жену, то теперь не переставая ворчал и придирался к ней. Изменилось его отношение и к старшему сыну. Аким тщетно старался понять, чем недоволен отец, как ему угодить… Только с Натальей свекор был по-прежнему ласков, всегда находил причину похвалить ее.

— У нашей Натальи Михайловны ума палата, — говорил он по каждому поводу и добродушно щипал ее полную руку или похлопывал по пышному плечу.

— Пора бы, тятя, в аулы с товарами ехать, пока скот весь на ярмарки не угнали, — сказал дня через четыре Аким.

— Что ж! И впрямь поезжай! — оживившись, ответил отец. — В лавке я посижу, Натальюшку к торговле приучать буду. В аулах ты справишься и сам.

Аким уехал. Наталья стала за прилавок. Свекор учил ее мерить красный товар, вешать крупу и сахар. Никакой домашней работой она больше не занималась.

— Руки береги, чтоб белы были. У такой красотки всяк купит с удовольствием, — говорил Петр Андреевич, шутливо обнимая сноху, если в лавке не было покупателей. Наталья смеялась, но иногда чувствовала смущенье: уж больно глаза горят у папаньки при таких шутках и ладони, прилипая к ее плечам, огнем жгут. Но оттолкнуть свекра не решалась: от него зависит — скоро ли они в город переедут, станет ли она купчихой. И Наталья уверяла себя, что свекор просто ободрить ее хочет.

За домашними делами Петр Андреевич забыл про поручение уездного начальника.

Отправив сына в аул, он спохватился и немедленно пошел вечерком к Кондрату Юрченко, которого считал из своих компаньонов по мельнице самым умным и хитрым. С ним Петр Андреевич решил поговорить откровенно о Карпове. Услышав об отъезде Родиона с Кириллом, он так расстроился, что ушел, ничего не сказав. Идя домой, с досадой думал:

«Вот куда дело пошло. Недаром Василий Моисеевич говорил, что шантрапа голову поднимает. Весточку дружкам послали. Прозевал! Они теперь уехали с обозом. Сообщить? Но чего?..

Вернутся — встретить надо, — решил он. — Обязательно что-нибудь привезут. Не плохо бы разведать, но как? Железниха ничего не знает. Прасковью не позовешь. Самому пойти к Карпову — догадается. С Прасковьей мириться надо… Моя старая дура не годится, — со злостью подумал он. — Наталью придется послать…»

На другой день Мурашев остался в лавке, а Наталья со свертком пошла на другой конец села. По дороге она охотно останавливалась и болтала со всеми встречными бабами, рассказывала про свадьбу Павла, хвалила Аксюту Карпову за шитье — платья-то у ней были пошиты краше городских Аксютиными золотыми руками.

— А хитрая Аксюта! Жениха давно имеет, а кто он, никто не знает, — сказала Наталья, разговаривая с Матреной Фоминой.

— Да Кирюшка Железнов! — воскликнула Матрена. Матвей ей не велел с Мурашевыми язык развязывать, но… какой же это секрет! — Вернутся из Петропавловска — свадьба будет.

— Что ж, парень красивый, а за богатством Карповы не гонятся. Наш Павка как за Аксютой убивался, сватать хотел идти, да, спаси Христос Федору Палычу, не захотел в стыд вводить, прямо батюшке сказал, что Аксюту не отдаст, — просто, сердечно говорила Наталья. — Ан и Аксюта давно другого на примете держала…

Этот ход ей подсказал сам Петр Андреевич. Дойдет разговор до Прасковьи — перестанет на них за обман гневаться, а может, еще и на мужа рассердится. Матрена же с Прасковьей кумы. Обязательно та сразу побежит и расскажет.

У Фоминой действительно от такой новости поджилки затряслись, бежать к Прасковье хотелось. Вон что! Не Мурашевы пренебрегли Аксютой, а Палыч потихоньку отказал. Старик Мурашев тоже хитер — не послал не спросясь сватов к Карповым. Матрена сразу же побежала бы, да мужика надо было обедом кормить. Зато мужу она все выложила, не дав за стол сесть.

Матвей нахмурился. «Опять хитрят что-то. Наверно, Прасковью с мужем поссорить зачем-то хотят», — думал он, хлебая постные щи.

— Что Палыч Аксюту не отдал бы к Мурашевым, то верно, но и они сватать не думали, давно к купчихе подбирались… — возразил он.