Владимир Ханжин - Красногрудая птица снегирь

Конечно, он напишет, коли она того хочет. Не сегодня, не завтра — какое уж в эти дни письмо! — но она хочет, и он напишет.

О чем? Не плакаться же, не рассказывать же Баконину, как было с комиссией… Ладно, там видно будет.

Одно к одному…

В прошлом году и в предыдущие годы тоже приезжали комиссии и тоже отмечали в акте, что полуавтомат нуждается в доработке. Пирогов, как ни мучительно было разочарование, убеждался — акт составлен верно, доводы вески, он, Пирогов, приперт к стене, и надо трудиться над конструкцией дальше. Нынче же комиссия ни в чем не убедила его; несовершенства, обнаруженные ею, малосущественны, их можно было не записывать в акт или же перечислить где-то в примечании, указав, что они легко устранимы в процессе эксплуатации. Нынче все было иначе — не просто разочарование, а нестерпимая обида, сознание невероятной несправедливости, и вопрос, который не могло заглушить даже случившееся со Златой: отчего они так?

Всего лишь полмесяца назад, готовясь к приезду комиссии, Пирогов не в силах был отойти от окончательно смонтированной установки. Великолепнейшее, совершеннейшее творение. Чудо-сооружение, чудо-здание без единого изъяна. Значительнее его для Пирогова не существовало ничего на свете. Оно высилось надо всем на земле, казалось, заслоняло даже само солнце. Пирогову трудно было уйти с того тупика на станции Ручьев-Сортировочный, где смонтирована система… Теперь, после комиссии, он ни разу не навестил его. И на Сортировку старался не ездить. Однажды все же пришлось. Проходя по станции, бросил короткий взгляд в сторону тупичка: приводные механизмы возле рельсов, грубо сваренные металлические шкафы с аппаратурой, небольшое строение с релейными устройствами, сам тупичок — все выглядело умершим и чужим.

Снова позвал телефон.

Звонил Камышинцев.

— Ты чего дома? Заболел?.. А я в депо, к тебе в кабинет названиваю. Тут вот какое дело, Олег… Встретиться бы.

— Когда? — Пирогову захотелось поскорее уйти из пустой квартиры.

— Хорошо бы сейчас. Я у себя на Сортировке.

Большинство горожан говорят о своем Ручьеве по-обычному — город; железнодорожники чаще употребляют другое выражение — узел. Не потому только узел, что здесь перекресток двух линий, но и потому, что в Ручьеве добрых полтора десятка всяких железнодорожных предприятий: и станции, и локомотивное депо, и вагонное, и дистанция пути, и многое другое. Наконец, в Ручьеве штаб отделения Средне-Восточной дороги. Все это завязано в один узел.

Станции две. Они отдалены одна от другой и зовутся Ручьев-Центральный и Ручьев-Сортировочный, короче — Сортировка. Локомотивное депо, где работает Пирогов, — возле первой, а живет он возле второй. Прежде чем стать начальником экспериментального цеха, он работал на этой второй. Но в судьбу его Сортировка вошла значительно раньше.

Одиннадцать лет назад в хмурый ветреный день Пирогов — он тогда работал в управлении дороги — приехал в командировку в Ручьев. Город этот Пирогов хорошо знал и любил приезжать сюда. Он нравился ему больше, чем огромный Старомежск, с его вот уже, наверно, второй век не меняющимся центром, пыльными однообразными улицами с тяжеловесными домами на два-три этажа, мрачноватыми магазинами с их складами-подвалами, из которых тянуло запахом прелости и гнили… Ручьев же был современен, просторен, чист и одет в зелень.

В то давнее-давнее, сырое и холодное мартовское утро и случилось несчастье в бригаде Николаева — лучшей на дороге бригаде башмачников. Пирогов приехал понаблюдать ее в деле. И вот случилось.

Он шел вдоль путей Сортировки. Шел не по путям, а сбоку — было скользко. Накануне вечером лил холодный колючий дождь, на твердой, смерзшейся земле каждую ямку, каждый бугорок словно стеклом застлало. А ночью землю запорошило. Наледь, коварно прикрытая снегом, — чего уж хуже! Пирогов представлял, как становится на колено башмачник, встречая бегущий вагон или несколько сцепленных вагонов — сцеп: под коленом песок — в гололед башмачники обязательно посыпают песком возле путей, — сует под бегущее колесо увесистое металлическое приспособление — башмак. И, представляя себе это, Пирогов клял погоду, будучи не в силах отогнать мысль: а вдруг рабочий опустится коленом как раз на ту точку, где песка недостаточно или песок сдуло, вдруг скользнет колено, рабочий потеряет равновесие…

«Башмачник» — экое вроде безобидное название!

И ведь нельзя обойтись. Чудеса современной техники — и башмачники. Вроде бы дикость, черт побери, а нельзя иначе. Вот тебе одно из противоречий жизни: разумом понимаешь — опасная работа, а закрыть профессию эту нет возможности. Есть сортировка вагонов, есть сортировочная горка — есть и башмачники. Надо притормозить вагон, бегущий с горки, иначе налетит он с маху на те, что уже стоят на подгорочном пути.

Имеются механизированные горки — пневматические механизмы задерживают бег вагона, — но это лишь кое-где. Хорошо бы, конечно, изобрести… Впервые он подумал об этом еще в техникуме. Да, хорошо бы изобрести что-то среднее между дорогостоящей механизированной горкой и башмаком. Автоматическое устройство, которое могло бы класть башмак на рельс. Механические руки вместо рук человеческих. А башмачник будет стоять в стороне и лишь нажимать кнопки.

Пирогов подошел к горке.

Паровоз толкает перед собой вагоны. Передний вагон достиг гребня горки, паровоз остановился, остановился состав, а вагон, оторвавшись от состава, словно капля от сосульки, скатился по другую сторону гребня и устремился к одному из путей сортировочного парка. Паровоз снова начал надвигать состав на горку, и еще вагон скатывается вниз. Состав таял, а внизу, на подгорочных путях, делали свое дело Николаев и его товарищи. Паровоз уже сам взошел на горку, ему оставалось столкнуть последний вагон, и вот тогда произошло: Пирогов заметил, что на террасу башнеобразного, обильно остекленного здания станционной диспетчерской выбежали двое. Задержавшись на миг на террасе и поглядев на подгорочные пути, они кинулись вниз по наружной лестнице. Башмачники, работавшие неподалеку от склона горки, тоже побежали куда-то. И было видно, хотя и смутно — повалил крупный снег, — что и дальше на подгорочных путях бегут к какому-то одному месту люди.

…Когда прибыла «скорая», башмачник был уже мертв. Позднее от его жены узнали, что он вышел на работу больным. В смене никому не сказал об этом. Закрутившись между своими рабочими позициями, он, сам того не замечая, встал перекурить не сбоку пути, а прямо на путь…

Вечером Пирогов сидел один на один с начальником станции Бакониным в его огромном квадратном кабинете, похожем скорее на не очень уютный холл, чем кабинет. Автоматически перебирая накопившиеся за день бумаги, Баконин говорил: