Владимир Ханжин - Красногрудая птица снегирь

А экспериментальный цех Пирогова в сфере влияния главного инженера отделения. Снова скрестились их пути.

Посетительница уверенно, без предварительного стука открыла дверь. Не ошибся Камышинцев — Ксения.

— Надеюсь, разрешите, товарищ начальник?

Кабинет большой; пока она шла от двери, Камышинцев спрятал в стол письмо дочери. Вспомнилась последняя Олина фраза: «Маме сообщи, когда найдешь подходящим». Единственное упоминание о матери. Зря она, конечно, так. Зря! Ох, Олька, Олька! Олька-своеволька. Письмо Оля послала на адрес станции, а не домой.

Он не встал навстречу жене, но все-таки распрямился, оторвав от стола длинное нескладное тело. Сказал, усмехнувшись:

— Сложные у нас теперь с тобой отношения. Не знаешь, как и держаться.

— Ну, это, милый мой, еще не самое трудное.

Он кивнул, согласившись. Спросил:

— Как понимать — официальный визит?

— Была на овощной базе, а к тебе заодно.

— На базе?.. Это что-то новое в функциях главного инженера отделения.

— Поручение горкома. Прежде все недосуг было. А нынче напомнили: никто, дескать, с тебя не снимал. Давнее поручение, еще когда я у себя на РВРЗ была.

— Хм… «у себя».

— Шут возьми, действительно! Привыкла. Так и кажется иногда, что я на время оттуда, не по-настоящему.

Ксения села возле его стола, достала из сумочки сигареты и спички.

— Ну и чехарда у вас на этой базе! — сказал он.

— Это почему же «у вас»?

— Ну, коли ты в данном случае представляешь городские власти… А я что? Мое дело вагоны подать. А у них там на базе то грузчики пьяные, то их вовсе нет, то склады не приготовили. Директора меняются — в лицо не успеваем запоминать.

— Это ты чересчур. А вообще-то верно. Смотреть горько. Такую прелесть отгрохали! Домина в полкилометра длиной, оборудование но последнему слову, а хозяева — дрянь.

База напомнила Ксении ее РВРЗ. Перед самым уходом оттуда построила два красавца цеха. Учла новейшие требования эстетики. Да и в старые цеха теперь любо войти — цветники, фонтаны. Ремонтные канавы облицевала метлахской плиткой и алюминием. А прежде в них залезать страшно было… Э-э, да только ли это она сделала на своем РВРЗ… Что называется, держала руку на пульсе современной технической мысли. Какой стал завод!.. И вот распрощалась. Даже насладиться как следует не успела.

Закурив, она расстегнула пальто.

Как у большинства курящих женщин, лицо ее отличала бледность. Но оно было красиво. Отточенность черт. Да и бледность красивая. И курила Ксения красиво, и сидела красиво — этакая изысканность позы. Небольшая белокурая головка вскинута с достоинством.

Сказала:

— Во вторник банкет. Решили собраться в отделении, в красном уголке. В родных «папиных» стенах.

Двадцать пять лет, как Веденеев нодом в Ручьеве. По этому поводу и банкет.

— Начальник дороги должен приехать, — продолжила она. — Ну, не только ради юбилея, конечно. Но заодно и поздравить «папу», поприсутствовать.

Камышинцев сидел нагнув голову.

— Ты что, не собираешься прийти? — Ксения пристально глянула на упрямо молчавшего мужа. — Ну смотри, смотри…

Подавив возникшее было недовольство, подумала: в конце концов, я-то буду. Вполне достаточно.

Выпуская дым тоненькой струйкой, она оглядела кабинет. Камышинцев, следя за ней, отметил, как она чуть задумалась, задержавшись взглядом на знаменах.

Однажды Ксения бросила о Баконине: «Ради такого человека себя спалишь»… Ну, «спалишь» — это так, для яркости слога. Не такова Ксения, чтобы ради кого-то себя спалить. Но открывалось за этим словечком многое.

Камышинцев не мучился ревностью. Испытывал лишь горечь. Ксения сумела приучить его к мысли, что стала его женой по случайности; она не сомневалась — счастливой для него случайности. Она — как выигрышный билет, который был предназначен другому, но по странному стечению обстоятельств достался Камышинцеву.

Жена Баконина не сразу уехала из Ручьева с мужем, когда того назначили главным инженером на другое отделение. Более года жили порознь. Он там, она здесь. Почему? Все ли ладно в семье? И нет ли в том вины Ксении? Кто знает, кто знает.

Она положила на стол сигареты, сильнее распахнула пальто:

— Как дела?

Возможно, это был ничего не значащий вопрос: спросила, и все. И все-таки он задан был с оттенком официальности, требовательности — тоном, к которому Ксения привыкла, который сейчас, очевиднее всего, не замечала, но который заставил Камышинцева чуть заметно тоскливо вздохнуть.

Но отвечать надо было. Как главному инженеру отделения. Или даже как жене.

Он не стал ей говорить ни о звонке генерального, ни об ожидании звонка Веденеева. Оперативная работа — не сфера главного инженера. И слава богу!

— Вот почитай! — Камышинцев взял один из лежавших на столе документов.

Он был убористо отпечатан на машинке. Вверху посредине значилось: «Акт». Акт на него, Камышинцева. Акт — звучало коротко, как затрещина.

Он протянул лист жене. Та углубилась в чтение.

Камышинцев знал напечатанное почти наизусть. Акт с бесстрастностью судебного документа фиксировал количество часов, отработанных железнодорожниками Сортировки сверхурочно. Фиксировал помесячно. За полгода — пятизначная цифра. И заключение: подвергнуть начальника станции Камышинцева А. П. денежному штрафу. Сумма штрафа была весьма внушительна.

Сверхурочные — результат нехватки людей. Башмачников, стрелочников… Впрочем, в штате любого участка станции зияли бреши.

Ксения продолжала читать акт. Камышинцев покосился в сторону знамен. Глаз при этом не поднял, и увиделись ему лишь древки, утвердившиеся в гнездах подставки. Он не изменил порядка, заведенного Бакониным, — держать знамена в кабинете начальника станции. Когда вручили последнее знамя, велел нарастить подставку. Но сейчас подумал, что, пожалуй, надо поставить их где-нибудь в красном уголке или в коридоре конторы станции на видном, хорошем месте. Завоеваны они коллективом, и место ли им в кабинете? Мало ли что Баконин держал их здесь. Мало ли!.. Баконин, тот что ни месяц статью в газету давал, то в городскую, то в областную, то в «Гудок». И в журналы: тут тебе и техника, тут тебе и экономика. Станция Ручьев-Сортировочный со всех позиций… Корреспондентов сам к себе зазывал. Чего там, партийной скромностью не отличался, хоть и политработник в прошлом…

Он осадил себя: нельзя так о предшественнике, нехорошо это, некрасиво!

Но насчет знамен все-таки решил: завтра же с утра надо распорядиться, чтобы их перенесли отсюда.

Ксения читала акт со спокойной сосредоточенностью, как могла бы читать любой документ, который подали бы ей на доклад у нее в кабинете. Ее пальцы вращали лежавшую на столе спичечную коробку. Но вот неторопливо двигающийся по строчкам взгляд достиг того места, где определялось наказание и называлась сумма штрафа. Пальцы Ксении замерли, а затем она в легком раздражении оттолкнула коробку: