Владимир Ханжин - Красногрудая птица снегирь

— Похоже.

Пирогов шел от двери по большому кабинету, потрагивал рукой наружный карманчик пиджака. Знакомая Ксении привычка. Она знала Пирогова еще в те времена, когда железнодорожники были одеты в кители со стоячими воротничками, и в левом наружном карманчике Пирогов носил мундштук. Когда садился, вынимал его, хотя не обязательно тотчас закуривал. Потом он обзавелся небольшой прямой трубкой, держал ее уже в кармане брюк, но привычка пощупывать все тот же верхний наружный карманчик осталась… Ксения вспомнила, кто перетащил в Ручьев Пирогова. Необычный шаг. Все, что делает Баконин, необычно… Баконин увиделся ей: идет по коридору в горкоме, или в горисполкоме, или еще где-то по какому-то коридору. Коренастый, уверенный, размашистый. Идет и черпает радость из самого процесса ходьбы. Невозможно было не любоваться им.

Она встала и протянула руку:

— Здравствуй, Олег!

— Здравствуй… — он осекся.

— Да мы ж тут все свои.

— Здравствуй, Ксюша!

«Р» он произносил нечетко, получалось оно мягким, округлым, готовым превратиться в «л», и это странным образом шло его сухощавому, продолговатому лицу.

Сели. Камышинцев — на свое место за столом, Пирогов и Ксения — у стены. Стульев в кабинете было много, они вытянулись в один ряд у стен; их матерчатая обивка окантовывала кабинет малиновой полосой.

Пирогов тотчас достал трубку. Не закурил, но засунул в рот. Спросил:

— По какому поводу сюда? Как главный инженер или просто так, к супругу?

— Скорее — последнее. — Она улыбнулась. — В трудную для него минуту оказалась рядом. Как верная подруга, угадала чутким сердцем.

Пирогов не знал, как воспринимать ее слова. Выжидательно поглядел на Камышинцева. Тот взял акт, поднялся… Камышинцев был высок ростом, стол рядом с ним казался низеньким, обиженно жалким. Пирогову вспомнилась смешная картина: длинноногий Камышинцев стоит на коленях перед венским стулом и, склонившись к сиденью, изогнувшись дугой, всасывает вытянутыми губами пролитое в углубление стула вино. Было это в Старомежске, в управленческом общежитии. Камышинцев и Зорова пригласили в свою комнату Пироговых отметить какую-то семейную дату. Хозяин неудачно открыл шампанское. На счастье, стул, на который низвергнулась пенная струя, никем не был занят. Ксения сказала: «Ну вот, теперь мы с Олегом и Златой будем пить из бокалов, а ты, лакая из стула». Впрочем, потом все много над этим смеялись, и вечер прошел превосходно.

Камышинцев пересек кабинет и протянул было Пирогову акт, но Ксения сказала:

— Да ладно тебе с делами! Как дома, Олег? Что нового?

— Как там Злата? — добавил Камышинцев. Обернувшись к жене, пояснил: — Она на бюллетене сейчас.

Злата, как и в Старомежске, работала мастером пункта экипировки вагонов-ледников.

— Да?.. — рассеянно переспросила Ксения. — Что с ней?

Пирогову не хотелось рассказывать. Но и промолчать или сказать неправду он тоже не мог. Тем более что Камышинцеву следовало знать все: Злата — его работник.

— Она в больнице.

— Что ж ты мне раньше-то? Что-нибудь серьезное?

…Так и не показав Пирогову акт, Камышинцев вернулся на свое место за столом. Закурили. Все трое.

— Был на днях на твоем РВРЗ, — сказал Пирогов. Два «р» будто крутанулись у него на языке.

— И как?

— Что ж… не зря столько говорят и пишут.

— А ты не верил?

— Нет, почему же.

— Ну, а из-за чего конкретно приходил? Не ради же экскурсии.

— Тебе нетрудно догадаться.

— То есть? — произнесла она настороженно.

— Хотел еще раз убедиться, на верном ли мы пути?

— Значит, опять связано с вагонным депо? — Лицо ее посуровело.

Она чувствовала: сейчас повторится — она будет втолковывать ему свое, а он твердить свое. Этот человек, кажется, утратил способность понимать элементарную логику организации производства: не распылять усилия, браться за главное звено. А главное звено — локомотивное депо. Основа основ. Вагонное депо подождет. Столько вагонники терпели, потерпят еще немножко, что поделаешь. Да, у них в депо грязь, черные ремонтные канавы. Да, прошлый век. Будто она сама не усекла, знакомясь с отделением, что за хозяйство у этого растяпы Пудова. Но мы не сможем разом стать везде сильными. Укоротите эмоции, товарищ Пирогов! Побольше рассудка! Сказала твердо:

— Твой цех будет работать над заказами локомотивного депо. Такова стратегия — сначала выиграть на главном направлении.

— Вагонники больше нуждаются в нашей помощи.

Она вспомнила о Злате. Сделав над собой усилие, произнесла как можно мягче:

— Мне все-таки виднее, Олег.

— Я тоже не слепой. Неужели тебе людей не жалко? Душа ж болит. Видеть невозможно.

— Не будем спорить, кто лучше и дальше видит. Но учти, больше уговаривать не стану. Не оплатим ваши наряды, и все.

Опять она дала себе волю — уж последнюю-то фразу никак не надо было сейчас произносить. Недовольная собой, сказала, сменив тему:

— Ну, а что тебе больше всего понравилось на РВРЗ?

— Разреши иначе: что мне не понравилось.

— Ну, ну, интересно.

— А ведь у тебя там технологический процесс неправильно построен.

Улыбка, не сошедшая с ее лица, сделалась деревянной:

— Интересно!

— Что такое вагон? Это же коробка. Значит, вагон можно как угодно класть. Вращать. Надо что-то в днище сделать — положи вагон набок, чтобы не подлазить под него, чтобы не мучиться под ним в тесноте, согнувшись.

— У меня согнувшись никто не работает. Вагон стоит над ремонтной канавой.

— Верно. Так нужны ли канавы? Несподручно же. Вагон-то над головой. Руки у рабочего все время вверх подняты. Утомительно. Принцип весь порочен. Оборудование, инструментарий и прочее у тебя там — блеск, но все это великолепие к порочной технологии прилеплено. Лакированный лапоть.

— Вон даже как — лапоть!

— Подожди, Ксюша! Я ведь не виню тебя, а просто делюсь мыслями. Вагон должен вращаться. Именно такую вращающую машину мы хотим дать вагонному депо, Пудову.

— Лапоть, значит. Предприятие, которое стало гордостью Ручьева, — лапоть?! — Она поднялась. — Извини, мне пора. Желаю, чтобы у Златы все обошлось. — Возле двери обернулась: — Алексей, не забудь купить что-нибудь на ужин и завтрак. Холодильник опять пустой.

— Слушай, Олег… — Камышинцев энергично потер шею, подбородок. — Слушай, пошли ты все к черту! Возвращайся к нам, на станцию.

Пирогов посмотрел на него с удивлением. Не очень-то складно получалось у них, когда Камышинцев заступил на место Баконина. Новый начальник станции считал: в штате значится не изобретатель Пирогов, а старший инженер Пирогов. Изобретательство — это хорошо. Какой дурак будет отрицать. Пожалуйста, всячески поддержу, морально и даже материально, но есть рабочее время и есть нерабочее. В нерабочее ты, товарищ Пирогов, изобретатель, а в рабочее — старший инженер. Липу он, Камышинцев, покрывать не будет. Баконин покрывал, а он не будет…