Иван Истомин - Живун

— Мой-то непутевый опять при Божьем свете на лыжи встал! Пока чаевал да собирался, Мишки след простыл. Ваших — тоже нет… Часа два с пищалем возился: разберет — не соберет. Того нет, другого нет. А вечером зорька еще не погаснет — дома. Здрасте! Прибыл с чем ушел…

В утешение ей Елення пошутила:

— Знать, к тебе торопится. Любит. Об тебе беспокоится. — Она кивнула на живот Парасси. О ее беременности знали уже все.

Парассю мучили подозрения, не догадались ли хитрые соседки, от кого она забеременела. Может, над ней посмеиваются!..

— Нужна мне его любовь, — строила она кислую мину. — Горе только одно! Понесла — куда теперь денешься… Кабы беспокоился, так и старался бы… Не Мишу, в самом-то деле, ораву мою кормить-поить. Что ему за радость. — Она не понимала, что беспокойство о Мишке только ее выдает. — У вас вон по всем стенам шкурки сушатся, даже горностаи. А мой ни одного не добыл. Чтоб ему сдохнуть, окаянному! Злоба берет из-за него, этакого. Поневоле забрешешь. Неводили ватагой, хотел не хотел, а тянул. Мужики не поглядят, что не так — живо коленкой под зад. А сейчас каждый сам по себе. Кому везет, кому нет. Гриш твой счастливый, — подольстила она Еленне, — а мой Германец невезучий какой-то.

Сенька и сам переживал свое невезение.

Новая беременность жены как-то пришибла его. Прежде каждый новый ребенок был для него желанным, а против этого душа у Сеньки восстала. Он с огорчением думал, что опять пойдут попреки — ртов, мол, много. Гриш, может, ничего не скажет, а Мишка — тот, по обыкновению, все куски усчитает. И, не дожидаясь, когда другие его попрекнут или ради потехи сострят, сам в шутку похвалился перед мужиками:

— На белок нет удачи, так на дитенок везет…

— Откуда в тебе только берется! — заржал Гажа-Эль. Прохохотавшись, подмигнул мужикам. — Коль ты везучий такой, подмог бы Мишке!

От этой шутки ироническая ухмылочка сбежала с Мишкиного лица. Он фыркнул сердито.

А Сенька остался доволен. Пожалуй, Мишка больше не станет бурчать. Жаль, Сандру ни за что зацепили…

Шутками от попреков, выходит, можно отгородиться. Но счета шкуркам не прибавляется.

А не ленится ведь Сенька. Зря Гаддя-Парасся наговаривала. Исхаживал он свою местность добросовестно, еле ноги до дому дотягивал. А не знал, что дело было вовсе не в невезучести. Он хоть и родился в тайге, но рос сиротой, без отца, ему не у кого было перенимать охотничье умение. Ходил по тайге и не столько белку высматривал, сколько думы думал. Полагал, не мешает это охоте.

Однажды вечером Сенька зашел к Гришу за самодельной бритвой. Бритву Гриш сделал из сапожного ножика, ею пармщики нет-нет да скоблили свои бороды-щетины. Сенька застал Варов-Гриша за разделкой беличьих тушек. Они лежали перед ним на полу рядом с грудой снятых шкурок.

— Опять много добыл. Везет тебе, дьяволу! — позавидовал Сенька. — А мне вот нет… Отчего?

— Оттого, видно, что ты ангел, — осклабился Гриш. — Сень, я любопытен к житью-бытью всякого зверя, вот белки-то и лезут мне в руки. Иду по лесу, а они бегут ко мне со всех сторон, только хвосты мелькают. Но я не стреляю в них. Беру за ушко, по носу щелкну и в мешок. Вот и вся недолга. А ты, видать, без ушей и глаза ко всему. А зверю глазастый охотник интересней, который его, зверя-то, взять может. Зверю тоже пропадать неохота, как девке…

— Просто ты счастливый, а я вот нет, — вздохнул Сенька.

— Так, по-твоему, везенье на роду написано? Одним предназначено, другим нет, так, что ли?

— Наверно, — пожал плечами Сенька.

— Ерундовина! Все от самого человека зависит — удача ли, невезенье ли в промысле…

Эль слушал их беседу, полеживая на кровати, и тут заворочался, проговорил:

— В промысле — верно. В житухе — нет. В жизни коль не повезет, так не повезет… У меня опять заныла рана проклятущая. Интерес ко всему пропадает, якуня-макуня.

— И в жизни все от себя зависит. Жить — что Обь-матушку переваливать. Испугался валов — пойдешь щукам на корм. — И подмигнул Ильке, ползающему по полу: — Не пасуй, сыночек, как подрастешь. Тебе особливо надо молодцом держаться. Понял?

— Ага, — ответил сын.

Кровать опять заскрипела под Элем.

— Гришу только в партийцы записаться. Красиво бает.

— А что! — гордо выпрямился Гриш. — Неграмотный только я. А то подошел бы. Чай, не из богатого роду-племени, против новой власти не шел и не иду. Жена тоже мне под стать.

— Рискованно… — пролепетал Сенька.

— Это чем же? Башкой? Твоя-то кому нужна! — Гажа-Эль загоготал.

— При чем башка? Придется с Богом проститься. Иконы заставят выбросить. Э-э, тогда баба самого выкинет!

— Твоя-то? Баба с возу — кобыле легче… Не выкинет. Где ей одной столько ртов прокормить, без мужа, да еще такого, как ты. — И опять загоготал.

Сенька не уловил подковырки и удивленно заморгал: с чего это Гажа-Эль хохочет?

— Да-а, у тебя одна заботушка: о промысле тужить…

— И так все тужу…

— В самом деле? А почто на лыжи встаешь позже зорюшки-зари? — спросил Гриш.

— Может, ее с ночи караулить? Коль не везет — чего спешить?

— Чудной! Зырянин… В лесу родился… А не знаешь… Белка-то выходит из гнезда на кормежку в какое время? До зари. А ты приходишь, когда она нажируется. Чай, слыхал: «Переднему — зверек, заднему — следок»?

Сенька признался — в первый раз слышит.

— Эх ты, Сеня-Сенечка… А как ищешь белок? Поди, тоже не умеючи?

Сенька замялся, словно школяр, плохо выучивший урок:

— Как ищу? Глазами, ясное дело. Смотрю на деревья. Увижу — стреляю, нет — дальше иду. Опять вверх смотрю. Почти все время вверх смотрю. Аж голову заломит. У меня собаки-то нет. Тебе ладно — Бельку комары не загрызли.

— Да-а, жаль собак, якуня-макуня.

— Як-куня-мак-куня… — передразнил Гриш. — В Мужах были — сур на уме только и держал, про собак-то и не вспомнил.

— И ты не подсказал, — виновато принял упрек Гажа-Эль.

— Ну, и я… Без собаки охота — не охота. Белька подсобляет мне шибко. Толковый он у меня. Все разумеет, как человек, даже лучше другого мужика. Калякать вот не умеет. Попусту не залает, не-ет. Однако и собака не во всем поможет. Самому надобно быть куда пронырливее. Плохой ты, оказывается, следопыт, Сеня, судя по твоим словам. Разве так ищут белку? Много ли увидишь, вверх глядючи? Горе-белковщик…

— Расскажи, коль умный, — обиделся Сенька.

— Могу и рассказать. Вот пошел, скажу, на охоту. Иду и смотрю вокруг, а не только вверх на деревья. Шарю вовсю глазами по снегу. Ага, вон чешуйки от шишек валяются или комочки снега упали с веток. Стоп! Тут где-то вверху белка-проказница. Гляжу вверх, ищу. Вот она! Беру на мушку… А ежели не видать ее? Тогда что? Так ни с чем и уйти? Не-ет уж, мил друг! Белка, значит, в гнезде. Вынимаю топор из-за пояса и тук-тук по стволу. Белка любопытная — скок из гнезда…