Иван Истомин - Живун

Вспомнив этот разговор и в порыве благодарности за ласку, за песни и пляску, Илька обхватил ноги бабушкины и потянулся к ней на руки, шепча:

— Ох, как я тебя люблю!

Старуха подняла его, прижалась к нему морщинистой щекой.

— Охо-хо! Растешь вот, а как жизнь твоя сложится, один Бог знает. — Она кивнула на окно. — Будто за стеклом обледенелым сокрыта — не узреть, не угадать…

— Вот хорошо, что приехал! — Куш-Юр прервал беседу с сидевшими вокруг мужиками, встал из-за стола навстречу Гришу. Они по-братски обнялись, щека к щеке. И мужики, все до одного знакомые, мужевские, встали, улыбаясь, закивали головами. Потеснившись на лавке, уступили Гришу место рядом с председателем.

Довольный встречей, Гриш не спешил первым начинать разговор, ожидал, что скажет председатель. Не торопясь, набил трубочку, задымил.

Куш-Юр тоже медлил, Гриш чуял: таит для него председатель какую-то хорошую весть.

— Все дела сделал? — спросил Куш-Юр.

— Не-е, еще не все…

Кто-то из мужиков вставил не то шутливо, не то подковыристо:

— Дома, поди, с Петул-Васем все сторговал.

— Дом — не мир-лавка, дом — для домашнего, — не поддержав шутки, степенно ответил Гриш. — Маловато добычи привез. Пушнина по тайге бегает, рада-радешенька, что порох-дробь кончилась…

— Маловато, говоришь, а розвальни — с верхом? — недоверчиво уточнил один из посетителей.

— Кабы пушнина! Уголь то. — Гриш, прищурив глаз, посмотрел на мужиков: как отнесутся к его товару?

— Уголь? — разом переспросили несколько человек.

Не меньше других подивился и Куш-Юр.

— Что за уголь?

— Обыкновенный, черный, каким самовар разжигает баба. Березовый, крепкий!

Кое-кто из мужиков засмеялся:

— Опять с причудами. Как есть — Варов-Гриш…

Гриш не смутился, спросил сидевшего рядом мужика:

— У тебя есть? А-а-а, нет!.. И не продам тебе, если даже попросишь. В кузню завезу, Акиму Ковалю продам — ему на пользу и нам не в убыток. У вас березы нет, у нас — под боком, руби — не вырубишь, жги — не пережжешь. Нам вытопков с одной зимы-то на сто лет. Зачем добру пропадать!

От уверенных запальчивых слов Гриша мужики примолкли. Куш-Юр, напротив, с восторгом заговорил:

— Молодчага, молодчага! Так и надо! С головой! Доход сам в руки не придет. Здесь немного, там кое-что — все прибыль. А как иначе? Дельно, ничего не скажешь. Нам этих углей теперь для кузни мало надо. Давай, Гриш, делай свои дела: в кузне, в мир-лавке — и сюда возвращайся. Ждать буду. Очень ты нужен, даже хотел за тобой в Вотся-Горт посылать… А я покуда с людьми перетолкую.

«Зачем я нужен ему?» — терялся и догадках Гриш.

…Управился Гриш только затемно. Он уже не надеялся застать Куш-Юра в сельсовете. Но еще издали увидел свет в окне. «Ждет! — удивился. — Что-то важное должно быть…» — И с беспокойством вошел к Куш-Юру.

— Продал уголь? — поинтересовался Куш-Юр.

— Запросто. Аким купил.

— Сходную цену взял?

— Кто его знает, купец из меня не больно тороватый, да и уголь — не обычный товар…

— Ну-ну! — улыбнулся Куш-Юр, мол, не прибедняйся. И без всякого перехода спросил: — Как там поживаете?

Спросил скороговоркой, несколько рассеянно. Гриш сухо, без лишних деталей, принялся рассказывать про последние события. Он ревниво следил, как председатель слушает. Если без интереса, то и оборвет на полуслове. Но тот не пропускал ни слова. А когда услышал про избиение Сандры, насупился, сжал кулаки. Потом вроде огонек надежды блеснул в его глазах, внимательно дослушал до конца.

— Дела-а, — сказал Куш-Юр нараспев и расстегнул ворот гимнастерки, словно ему стало душно. Зачем-то снял шапку, почесал макушку, снова нахлобучил ушанку и осторожно осведомился: — Обратно в село не надумал? — Однако, не дожидаясь ответа, тут же добавил со значением: — Вид один имеем на тебя… — И другими словами, но почти то же, что и Вась, рассказал про Госрыбу, про те преимущества, которые она даст рыбакам.

Гриш не перебивал, ожидал дополнительных сведений. Но больше того, что говорил брат, Куш-Юр не сообщил.

— Знаю, Петул-Вась уже псе обсказал мне, — не стал скрывать Гриш.

— А-а-а… — В голосе Куш-Юра послышалось легкое разочарование: наверное, ему хотелось первому сообщить такую важную весть. — Ну, как?

— Не думал… Товарищей спросить надо, — ответил Гриш. Выждав с минуту, поделился своими опасениями насчет пармы, которые у него возникли после объяснения с Гажа-Элем.

Куш-Юр встал, заходил в волнении по комнате.

— Скажу честно тебе, и я сомневаться стал в вашей парме, — сказал он тихо и как-то виновато глянул на Гриша. — Радовался я за вас, верил, а теперь не знаю… Давно хотел сказать, да азарт твой удерживал. Ваш почин, ваша постоянная парма на выселке, жизнь сообща в складчину — это такое новшество! Коллективное ведение хозяйства — просто невиданная штука…

Гриш не дал Куш-Юру досказать, оборвал:

— Так силком ведь не тянули никого. Не неволили. Ума не приложу, пошто не заладилось…

Видно, Куш-Юр еще раньше думал об этом, потому что ответил сразу:

— Оно и не должно было заладиться. Вершки без корней не бывают! С корней все тянется… По едокам делить да поровну — это, брат, вершина. С малого начинать надо было. Люди чтоб привыкли сообща работать. Да!.. Но не сокрушайся! Ваша парма — хорошая проверка людских характеров. Пусть год только она прожила… Каков бы результат ни был — приобретенный опыт только делу на пользу пойдет. Госрыба, по-моему, будет самым что ни на есть правильным зачином…

— А дележ?

— С улова, думаю…

— Это понятно, а по мужикам?

— По старанию.

— В чем и загвоздка. На чей глаз меряно будет старание-то?

— На твой… — Куш-Юр хитровато улыбнулся.

— Это почему же?

— А потому, что тебя думаем за главного в эту Госрыбу.

— Меня?! — растерялся Гриш.

— Больше некого.

— Так я грамоты не знаю… И опять же брат в мир-лавке. Что люди подумают?

— Мир-лавка Госрыбы не касается. А люди — не против. Многому ты научился в парме, другие этого не умеют. А что грамоты не знаешь — подучим.

Гриш слушал, покачивая головой. А потом сказал:

— Я со всей душой, Роман Иванович, что другое исполню… А от Госрыбы этой уволь. Мозгов моих маловато.

— Ты что — мерял их? Додумался вытопок накапливать и до всего другого додумаешься. — Куш-Юр положил руку Гришу на плечо. — Поезжай домой, подумай, но не тяни с ответом…

— Не знаю, Роман Иванович, — еще раз вздохнул Гриш. — Надо подумать…

Гриш и не заметил, как проехал от Мужей до Вотся-Горта. Илька пробовал в пути заговорить с отцом, но он или отмалчивался, или отвечал нехотя. А мальчика распирало нетерпеливое желание поделиться впечатлениями. Обиженный невниманием отца, он нахохлился, задремал и проспал почти всю дорогу.