Лидия Обухова - Глубынь-городок. Заноза

— Эгей, пастух! — негромко позвал Синекаев, озираясь.

Бык поднял голову, мутно взглянул на пришельцев и снова наклонил морду.

— Опять, наверно, какой-нибудь придурок пасет, — пробормотал Синекаев, и по лицу его разлилось выражение досадливой энергии. Он прибавил шагу.

Эта проклятая деревенская традиция, которую он ломал, но еще не доломал, когда к пастухам относились, как к черной кости, и определяли на эту должность самых завалящих и никчемных, сейчас стала как бы основным противником, с которым Синекаев собирался скрестить свою волю. Он решил сделать пастуха первой фигурой в деревне — и сделает! Павел не сомневался в этом. Ведь молоко не только на языке у коровы и в руках доярки, но и в ногах пастуха. В тех колхозах, где они уже побывали, Кирилл Андреевич помогал отбирать кандидатов, коммунистов и комсомольцев, сам сидел с ними на семинарах, словно не расставался сызмальства с кнутом и рожком! Добивался круглосуточной пастьбы в две смены (насчет одной пары — парня и девки — сельчане сомневались: как бы чего не вышло?), а все свое бюро и райкомовский актив откомандировал на пять суток в луга к лучшим пастухам (мастера этого дела тотчас отыскались и были подняты на щит). Там райкомовцы проходили ускоренное обучение, прежде чем самим разъехаться по колхозам и внедрять передовые методы. Даже Павел уже неплохо разбирался в таких терминах, как загонно-клеточная пастьба, пастьба из-под ноги, подсоливание, зеленая подкормка.

— Я тут, — отозвался кто-то не больно милостиво, и под кустом зашевелился нагольный полушубок. Пастух приподнялся, но не встал, и Синекаев с Павлом подошли к нему сами.

— Пастух спит, стадо дремлет? — ядовито произнес Синекаев, пытаясь разглядеть его в тени крушины.

— Да, вот видишь, такая история, — охотно ответил тот. (Строй его речи показался знакомым Павлу.) — Ногу наколол. Думал — обомнется, а она пухнет и пухнет. Жду смены. Ничего, лужок большой, покормятся буренки до солнышка.

— А Малахаев знает, что вы больны?

Пастух изумился:

— На кой же мне Малахаев? Мы — чапаевцы. Сбруянов у нас. А вы, видно, заблудились, товарищ секретарь?

Багровая краска поползла по скулам Синекаева: предметом его особой гордости было то, что он безошибочно знал все и пахотные и бросовые угодья района, лужки, перелески, чуть ли не лесные тропы, границы же колхозов подавно!

— Фу черт! Ведь от Лузятни идем, — сознался он смущенно. — Сколько же мы крюку отмахали по холодку с тобой, Павел Владимирович?

Он приглашал его разделить потешную ошибку.

— Тут у нас клин, — снисходительно объяснил пастух. — Лузятня-то и выходит ближе, чем Сырокоренье. Вы небось все влево, влево подавались?

Сконфуженный Синекаев поддакивал. Он вызвался сам сходить с котелком к ручью, пока Павел и пастух раскладывали костерок.

— А ты так и не приехал на большую воду рыбачить, — попенял вдруг тот Павлу совсем по-приятельски, и Павел сразу вспомнил свои первые дни в Сердоболе, встречу на дороге, рассказ про перевыборы председателя и… попадью!

— Как же ваша фамилия? — спросил Синекаев, опять несколько озадаченный тем, что Теплов, пришлый человек, видимо, знает этого мужика, а он нет.

Тот усмехнулся странно:

— Федищев.

— Это… Феоны Филатовны?

— Вот именно, муж. Такая история.

Синекаев вдруг расхохотался самым чистосердечным образом. У него был такой дар, сразу располагавший к нему людей, и он знал это, но, как человек расчетливый, пользовался своим свойством умеренно, не разбрасываясь, только в определенную, нужную минуту.

— Ну, — сказал он сейчас, лукавя глаза с необыкновенной щедростью, — рассказывайте же, как вы это придумали: жена доярка, героиня труда, а муж-пастух. Комплексная бригада?

— Вот именно, — повторил Федищев, полный снисхождения к знаменитой жене. — Слабый пол, приходится поддерживать.

— Вы что же, и раньше пастушеством занимались?

— Мальчишкой гонял в ночное.

Синекаев обрадовался еще пуще.

— Значит, только сейчас пошли, когда мы, — он поправился, — партия призвала область к подъему?

Федищев этого не отрицал.

— Конечно, не найдешь такого дурака, который отказался бы от лишних двух литров, — рассудительно сказал он. — Наемному пастуху что? Лишь бы стадо в целости пригнать. А нам от удоев прогрессивка идет. Сменщик мой теперь с блокнотом возле каждой бурены стоит: не убавила ли за ночь? Такая история!

Синекаев смотрел на Федищева почти с обожанием.

— Вот тебе материал, — сказал он с торжеством, оборотясь к Павлу. — Вот тебе, редактор, сегодняшний день!

На исходе той же недели Синекаев столкнулся с Тамарой. Она только что поскандалила с Гвоздевым и, после того как он полчаса смотрел на нее, как на пустое место, вышла из правления разобиженная, с пылающими щеками. Речь шла о зеленой подкормке, которую тогда начали настойчиво пропагандировать. Конечно, знали такой способ и прежде, но велика разница — бросить корове в ясли в кои-то веки охапку потоптанного гороха или ввести точный, правильный зеленый конвейер! Тамара только что видела волшебную силу этого конвейера в другом районе и, как каждый новообращенный, стремилась убедить остальных.

Дело казалось ей необыкновенно ясным, все следовало друг за другом, как движение стрелки по циферблату: сначала подкашивается озимая рожь, потом вико-овсяная смесь, клевер, люцерна, в июле подрастает кукуруза, а с середины августа — картошка.

Гвоздев слушал ее со скукой. Увлечение подкормкой началось внезапно, с весны, а не с осени, когда можно было бы спланировать посевы. Он знал, что в соседних колхозах дело доходило чуть ли не до рукопашной: председатель выносил решение, бригадиры давали наряды, а колхозники не шли; говорили, что это вредительство. Хотите, мол, без хлеба нас оставить. Тогда сам председатель, матюкаясь, брал косу, и на него же летела жалоба в район: «Не остановите, до Хрущева дойдем». И только когда удои поднялись до шести килограммов на корову и стали подсчитывать, сколько стоит эта прибавка, а сколько — тонна хлеба, то в молоке открылась неоспоримая выгода.

Но Гвоздев туго поддавался кампаниям и, имея свой хозяйственный план, думал, что его пока все это обойдет стороной (тем более что кормов в колхозе было вполне достаточно). Он, конечно, не отказывался открыто, но то, что в его колхозе подкашивалось из общего массива ржи, было скорее демонстрацией для уполномоченных, чем работой на самом деле.

Тамара-то в этом разобралась, и все-таки от Гвоздева ей пришлось выйти ни с чем. Когда она спускалась с крыльца, к правлению подкатила райкомовская «Победа». Столкнувшись с Синекаевым, Тамара было насупилась и посторонилась, но поостывшее еще пламя схватки оказалось сильнее ее. Она остановила его и начала сердито обличать Гвоздева. Синекаев задержался на ступеньках, зорко и со вниманием рассматривая ее.