Валентин Гринер - Выше полярного круга (сборник)

— Еще бы! — ответила за него жена. — В прежние времена неделю бы обмывал…

— Мой вопрос, — проговорил горняк.

Однажды я решил провести день с Мартыновым. Хотелось посмотреть, куда уходит рабочее время директора, как он расходует свою энергию, какими делами занимается, о чем говорит с людьми…

Я приехал на «Промышленную» рано утром, вошел в кабинет.

— Можно, Павел Ефимович, посидеть у вас денек?

— Как? — удивился директор. — Сутра до вечера? Без дела? — Ему показалось странным, что человек может просидеть целый день без видимых занятий.

— Просто мне интересно. Устроюсь в уголке, а вы не обращайте на меня внимания, не стесняйтесь.

— Сиди, если времени не жалко. А стесняться мне тебя нечего. Я не барышня, ты не жених…

Мартынов прислушался. На потолке были установлены два ряда люминесцентных ламп, и какая-то из них противно гудела: барахлил дроссель. Павел Ефимович позвонил, вызвал к себе энергетика шахты:

— Послушай, — сказал он вошедшему молодому человеку, — ты часто бываешь у меня в кабинете?

— Каждый день. На планерках.

— И ничего не замечаешь? Нет? Тогда посиди здесь. Поработай за меня. А мы пойдем с товарищем прогуляемся. — Директор взял энергетика за плечи, усадил в свое кресло. Потом кивнул мне, и мы вышли в коридор. — Пойдем. Сейчас как раз утренний наряд.

В нарядной девятого участка было шумно. Человек пятнадцать горняков о чем-то дружно спорили.

— Ну вот, Павел Ефимович, хорошо, что вы пришли. А то я сейчас собирался к вам, — раздраженно выпалил парень, который несколько секунд назад что-то доказывал сидящему за столом начальнику участка.

— А я тебя не узнал, — насмешливо проговорил Мартынов.

— Почему не узнали?

— Усы и бороду ты сбрил, стал совсем другим человеком.

— На охоте мешают, — улыбнулся горняк, остывая от недавнего возбуждения.

— Усы примерзают к курку, получается осечка, — вставил кто-то из сидящих.

Посмеялись.

— Так по какому вопросу ты собирался ко мне?

— Хотел раз и навсегда решить вопрос относительно механика, — с жаром выпалил горняк. — Надо, чтобы механик всегда был под рукой!

— Так ты ж сам комбайнер. Зачем еще механик?

— А затем, что полетит какая-нибудь ерундовинка — и бригада простаивает часами, пока бегают за механиком.

— Да, плохо… У тебя ведь, кажется, автомобиль есть? — вспомнил директор.

— Есть.

— И много наездил?

— Порядочно. Сорок две тысячи…

— И все время возишь с собой механика? Или сам меняешь скаты и подкручиваешь болты?

— Так то машина!

— Комбайн, значит, не машина? Рентгеновский аппарат? Межконтинентальная ракета? Так-так… Между прочим, в должностной инструкции твоя должность называется «комбайнер-механик». И деньги ты получаешь согласно этой записи.

Горняк молчал.

— Так ты машинист комбайна или наездник? — наступал Мартынов. — Есть необходимость идти ко мне по вопросу механика? Или послать тебя в учебный пункт на переэкзаменовку?

— Пожалуй, не стоит…

Директор внимательным взглядом обвел присутствующих, тихо и мягко сказал:

— Не забывайте, что вы теперь не просто горнорабочие. Вы— машинисты механизированных крепей, машинисты комбайнов. А уж если присвоено вам это звание, то и занимайтесь машинами. О няньках забудьте. Навсегда! Есть еще вопросы?

Вопросов не было.

Председатель товарищеского суда, старый рабочий Петр Яковлевич Чехлань, величественно восседал на председательском месте и говорил:

— Пиши, пиши, милок… Умел глотать «косорыловку» и прогуливать из-за этой пакости, умей и отвечать перед товарищами за свои негодные действия. Пиши…

Невысокого роста мужичок с красным и потным лицом, с глубоко спрятанными виноватыми глазами поминутно утирал пот со лба. Перед ним лежала «Книга прогульщиков», куда он в качестве первичной меры взыскания обязан был собственноручно написать свое обещание не прогуливать и не пить.

— Кого ждешь? — настаивал председатель товарищеского суда. — Если директора шахты, то он уже здесь.

Рабочий повернулся, увидел Мартынова, стоящего у двери, смутился еще больше и низко опустил голову.

— Совесть, видимо, не совсем потерял, — заметил Павел Ефимович. — Я думаю, что из него еще получится человек.

— Но это, мы надеемся, в будущем, — вставил председатель. — А потому напиши нам свое обещание, чтобы при следующей встрече, если она случится, ты смог бы нам его прочитать во всеуслышание и не говорить, что к тебе придираются…

— Не знаю я, что писать, — тихо проговорил подсудимый.

Петр Яковлевич встал, прошелся по комнате. Начал диктовать:

— Я, такой-то, работаю там-то, в качестве того-то, совершил злостный прогул в течение трех дней по причине чрезмерного и неоднократного злоупотребления спиртными напитками в недозволенное время и в недозволенных размерах… А дальше напишешь, что ты нам обещаешь, как мы должны будем поступить с тобой в том случае, если подобное нарушение повторится. Короче говоря, что напишешь сегодня, то и сделаем с тобой в следующий раз…

Павел Ефимович улыбнулся и вышел. Он знал почти наверняка, что следующего раза у этого парня не будет. За него крепко взялся товарищеский суд. От приговора этого суда никто еще не уходил, и никто еще не обижался на несправедливость решений, помогающих людям жить трезвой, интересной и честной жизнью…

Когда мы возвратились в кабинет, энергетик стоял на стремянке под потолком й менял дроссель в одной из ламп.

— Ну вот, — сказал директор. — Совсем другое дело. А то устроил ты мне пытку электрошумом… А сколько таких ламп на шахте?..

Помощник начальника пятого участка протянул директору требование на получение материалов. Павел Ефимович прочитал, написал резолюцию в уголке и отдал бумажку посетителю.

Тот направился к двери, на ходу читая резолюцию. Остановился, спросил:

— Вы что, шутите, Павел Ефимович?

— Нет, не шучу.

— Что это вы написали?

— А ты прочитай, чтобы посторонний человек знал.

— «Мехцех. Отпустить два гвоздодера. Мартынов».

— А вот теперь объясни мне, зачем тебе ящик… Ящик гвоздей! Собираешься новый дом построить?

— Нет. Но ведь в лаве надо кое-что прибить.

— Два дня назад был я у вас в лаве. Видел, сколько вы наколотили гвоздей там, где им и быть-то не положено по технике безопасности. Поэтому и написал, чтобы выдали тебе парочку гвоздодеров…

Посетитель помялся, согласился с директором и ушел.

— Еще совсем недавно шахта расходовала в год до трех тонн гвоздей, — пояснил Мартынов. — Меня это поразило. Проверил. И оказалось, что это просто вредное излишество. Привыкли брать ящик, когда нужна горсть. Горсть используют, а остальное бросят в выработке и завалят породой. Кажется, копеечное дел о— гвоздь. Но когда три тонны, то это уже не копейки. Теперь мы расходуем 300 килограммов в год. Хватает. Гвозди — это металл.