Борис Миллер - Под радугой (сборник)

— Да, папка? К бабушке! В Степановку! — Ленчик даже подпрыгнул от радости. — А то мы в прошлом году жили там только одну неделю…

Он вспомнил сочную, сладкую морковку, которую целые дни грыз у бабушки на огороде. Больше всего Ленчику нравится морковка. Кроме того, в Степановке есть такие ребята, которые даже паровоза еще не видели… И они слушали Ленчика, раскрыв рот, и даже как будто ему не верили.

— В Степановку, папка!

Лейба и Пелагея недавно говорили об этом. Время отпуска у них совпадает. Есть у них пятьсот рублей, — выиграли по облигации. Можно на месяц уехать в деревню к матери Пелагеи. Там всего много. Спокойно. Лейбе с его туберкулезом очень полезно отдохнуть и поправиться.

На следующий день после уроков было собрание звена, комсомолец из горкома и учительница рассказывали о хозяйственных задачах. И снова упоминали папин завод, и снова говорили о прорыве. Говорили это и о Гришкином отце, который работает на том же заводе. Вот об этом думал сейчас Ленчик. У ворот своего дома он вдруг остановился и озабоченный пошел дальше.

Он пошел на завод… Его родители, красногвардейцы, — прогульщики… Да, его родители — бывшие красногвардейцы.

Ленчик пошел на завод.

Ленчик давно там не был и нашел завод не сразу. Он узнал его по гудку. У каждого завода свой особый гудок. На отцовском он вначале хрипит, потом переходит на фальцет и заканчивает настоящим басом.

Когда Ленчик пробрался в цех, там было полно рабочих, сидевших на станках и стоявших в узких проходах, словно оттеснив к стенам станки, трансмиссии, тиски.

— Почему не начинают? Ведь люди еще не ели! — кричали рабочие, обращаясь к председателю и секретарю, стоявшим у окна, в которое еле светил хмурый день.

Над столиком горела большая лампа. Все ждали начала собрания.

Ленчик протиснулся меж двух станков и начал рассматривать присутствующих.

У председателя — густые, насупленные брови, совсем как у отца, и черные мягкие усы, прикрывающие даже нижнюю губу.

«Как он ест? — подумал Ленчик. — Ему бы привязывать усы к очкам, достали бы…» Очки у председателя держались на самом кончике носа, и только тень от них, отбрасываемая низко висевшей лампочкой, лежала возле глаз.

Секретарем был Мишка Соловьев. Ленчик его хорошо знает. Он только в прошлом году окончил двадцать шестую школу и сразу пошел сюда на работу. Он здесь, оказывается, активист.

А вот и родители. Они стоят у фрезерного станка. Рядом с ними дядя Антон, Антон Шатюк. Они всегда втроем — дядя Антон, отец и мать. Они внимательно слушают доклад.

У отца как бы удивленно приподняты брови, дядя Антон то и дело морщится, большая, темноватая в суставах рука лежит на редкой рыжей бородке. У матери возле рта две складки. Ленчик глядит на них, и ему становится стыдно оттого, что он так плохо о них думал. Боясь, что его заметят, Ленчик повернулся к стене.

Тем временем Мишка перевернул лист бумаги на другую сторону, что-то написал там, провел черту сверху вниз и стал ждать, пока кончится доклад. Докладчик снова повторил, что с введением индивидуального фин-плана положение значительно улучшилось, однако мешает текучесть рабочей силы, которая все еще высока.

— Скоро кончит, — произнес старик, стоявший недалеко от Ленчика. Он все время качал головой, так что нельзя было понять, когда он согласен, а когда нет. Голова качалась утвердительно, а глаза при этом говорили: «Нет, нет…» Странные глаза у старика!

Проголосовали резолюцию по докладу, и рабочие начали торопить, чтобы скорее кончали с «текущими вопросами»: кушать пора!

— Погодите минутку! Тише! — успокаивал председатель. — Сейчас кончаем. Еще одно важное сообщение: завтра во время перерыва состоится доклад о социалистической контрактации…

— Слышишь, Александрыч? — многозначительно обратился к старику бритый рабочий.

«Чего он так испугался, этот дяденька?» — подумал Ленчик и снова повернулся к председателю. Тот продолжал:

— Это вопрос чрезвычайно важный, и я хочу вас немного информировать, чтобы вы были готовы завтра принять соответствующие решения, как и подобает настоящим пролетариям. Товарищи, все мы хорошо знаем, какое значение в реконструктивный период приобретает…

— Хорошо еще, что не сегодня, а завтра, — заметил бритый рабочий. — Ведь это обдумать надо… Как-то так…

Старик, добродушно улыбаясь, заметил:

— Да, крепостное право еще дед мой, царство ему небесное, отменил…

Ленчик с удивлением посмотрел на старика, но тут же отвернулся, так как услыхал голос отца:

— Прошу слова.

— Наверное, опять о кружке изобретателей, — проговорил старик, надевая шапку. — Носится с ним, как с писаной торбой. Только и делают, что изобретают, а мы все топчемся на одном месте…

Оттого, что этот старик, который утвердительно качает головой, в то время как глаза говорят «нет, нет», так плохо сказал об отце, Ленчику очень захотелось сказать ему что-нибудь злое, оскорбительное. «Черепаха!» — вот что хотелось ему сказать. Но старик ушел, а отец получил слово.

Он вышел вперед, окинул строгим взглядом собравшихся и рассек рукою воздух:

— Товарищи!

Лицо у отца побледнело, и на щеке стал отчетливо виден старый, давно затянувшийся шрам.

— От имени троих рабочих — Лейба Рейшиса, Пелагеи Некритиной и Антона Шатюка — я заявляю собранию, что с нынешнего дня мы считаем себя мобилизованными, как красногвардейцы пятилетки, мы решили законтрактоваться на заводе до конца пятилетки… Это большая ответственность, и мы приложим все наши силы, чтобы быть достойными звания красногвардейцев пятилетки. Надеемся, что все рабочие нас поддержат…

Раздались аплодисменты. Ленчик тоже хлопал до боли в ладошках и радостными, благодарными глазами смотрел на отца и мать. Но те его не замечали. Они рассматривали какие-то листочки, и председатель что-то говорил им.

Потом он вынул из портфеля еще пачку листочков и поднял их над головой. Пачка рассыпалась, и Ленчик увидел напечатанное крупным шрифтом слово: «Обязательство».

— Товарищи! Кто еще?

Несколько десятков рук потянулись к столу, пачку листков разобрали.

А те, кто чего-то ждал и чего-то боялся, потихоньку ушли из цеха.

— Давай-ка сюда, Лукич, подпишем!

Люди расходились, пряча листочки в карманы.

— Красногвардейцы так красногвардейцы, черт возьми!..

— Хорошо!

Когда Лейба и Пелагея вышли из цеха, рядом с ними неожиданно очутился Ленчик. В глазах его светилась радость, щеки пылали.

— Ты как попал сюда?

Ленчик совал им свою горячую руку.

— Правильно вы сделали, так и надо… А в Степановку не надо. Я уже не хочу в Степановку…

Родители непонимающе переглянулись.