Борис Миллер - Под радугой (сборник)

— Никому не говори… Их тоже жалко… У Степанихи…

Арка поднялся и огляделся. Крестьянки скрылись. Больше никого не было. Он вылез из своего укрытия и помчался по хутору. Он хорошо знал, где живет Степаниха. Не одно платье сшил он ее дочерям.

«Мирл!» — кричало все его существо.

Он никого не встретил, пока бежал по длинной улице. Даже собаки не лаяли ему вслед. Хутор точно вымер. Хатенки за плетнями равнодушно глядели друг на друга ослепшими окнами. Войдя во двор Степанихи, Арка первым долгом взобрался на крыльцо и воткнул в крышу длинную жердь. Потом вошел в сени. Сразу ударило запахом куриного помета и соленых огурцов. Он отворил дверь и увидал чистую пустую комнатку с единственным окошком. Под иконами светилась лампада. Висело холщовое полотенце с вышитыми птицами. На пороге показалась Степаниха. Она вскрикнула и тут же исчезла. Он услыхал, как она кричала:

— Ратуйте! Солдаты! Красные!

И вдруг полог, как от сильного ветра, отлетел, и в белом шелковом подвенечном платье его жены Мирл, — Арка сразу узнал его, — выскочила в комнату испуганная дочь Степанихи… За ней, широко распахнув руки, вышел красный от возбуждения петлюровец. Арка сорвал с пояса гранату. Он вспомнил о Шамиле. «Вот тут она мне пригодится!» Петлюровец высадил стекло и выпрыгнул на улицу. Дочь Степанихи визжа выпрыгнула следом за ним. Арка отступил к дверям. Из-за полога вышел второй петлюровец. Арка поднял гранату, второй петлюровец как и первый, подскочил к окну. От страха и спешки он застрял в нем. Но через минуту его уже не было.

Думая, что здесь находится целый отряд, что сейчас выскочат еще петлюровцы, Арка отошел к самой двери и быстро сорвал кольцо с гранаты. И в эту минуту подошла к нему Мирл с ребенком на руках. Ребенок спал и держал ручонку на ее обнаженной груди. Между розовыми пальчиками билась голубая жилка. Арка видел Мирл, словно в тумане. Хотел крикнуть, но не мог… Может быть, все это ему кажется? И вдруг он вспомнил, что сорвал кольцо с гранаты, что у него в руках смерть всех этих людей и его собственная. Через три минуты граната взорвется!

Мирл его узнала и вскрикнула. Ребенок проснулся и посмотрел прямо на него. Арка, ничего не понимая от ужаса, приготовился бросить гранату в окно, но в эту минуту в окне возникла фигура Шамиля. У Арки потемнело в глазах. Мирл испугалась всадника и бросилась к Арке. Он хотел ей крикнуть, кинулся к дверям, но в это время граната, стукнувшись о дверь, взорвалась.

…Бой произошел в ту же ночь, на пол пути между хутором и местечком. В полночь, когда бой окончился, бойцы и командиры пришли проститься с тем, что осталось от Арки.

Шамиль сказал:

— Хороший человек был Арка…

На следующий день кавалерийская часть ушла вперед.

1934

Листья, ярко-красные и оранжевые, отрываются от ветвей и беспомощно никнут к земле…

Это было во второй год революции. По железнодорожным путям шли красновагонные составы. Листья, сорванные воздушной волной, летали мимо красных с белыми крестами дверей, возле черных колес, падали на рельсы, отстав от поезда.

Пелагея смотрела в полуоткрытую дверь вагона на мелькание листьев и поминутно оглядывалась на Лейбу. Он лежал в темном углу вагона, и она видела только белые бинты, закрывавшие его лицо. Время от времени он открывал незабинтованный глаз, смотревший из-под густой черной брови. Еще немного, и он остался бы навсегда там, верстах в сорока отсюда, где только что отгремел бой.

Рядом с Лейбой лежит Антон Шатюк. Он ранен в живот и глухо стонет, жует рыжий волос своей редкой бородки.

Стучат, дрожат, тянутся рельсы, как выползающие из-под земли пулеметные ленты.

Тихо. Желтые листья мелькают перед глазами, пока поезд не врывается в темный туннель ночи.

Вдруг где-то стреляют.

Кажется, что на тысячи кусков раскалывается небо и тысячи огненных ран растекаются по небу кровавыми потоками и застывают.

Стрельба затихает.

Раны на небе затягиваются и блекнут. Вот уже и город с черными, торчащими, как отмороженные пальцы, трубами. Когда поезд подходит ближе, эти трубы кажутся длинными, обезглавленными шеями, задушенными черными бусами ворон… На развороченном шоссе лежат гниющие трупы лошадей.

Таким был город. В этом городе спустя месяц Пелагея родила Ленчика.

У Ленчика — редкие черные волосы и голубые глаза. Плечи острые, он очень худой и длинный для своих двенадцати лет. Он уже не может кататься на задней площадке трамвая — его видно за стеклом двери. Поэтому он уступает это место своим товарищам, а сам устраивается на буфере. Он представляет себе, будто погоняет трамвай, как смирную лошадку. Так можно целый день кататься по улицам города.

А в городе — третий год пятилетки.

Мощно дышат трубы, простирая серые мягкие простыни дыма. Падают и свертываются желтые и красноватые листья. Они падают на неостывший асфальт новых тротуаров, прилипают к ним. Мальчишки набирают целые охапки осенних листьев и швыряют их в кипящий асфальт. Рабочие, стоящие возле широких пылающих котлов, кричат на мальчишек и прогоняют их. Те убегают, но тут же появляются с другой стороны… Ребятам нравится смотреть, как горят в котле листья. Нравится это и Ленчику.

Не нравится ему только то, что лучшие его друзья, с которыми он путешествует на трамваях и вертится у котлов, дразнят его:

— Ленька-черепаха…

У отца на заводе прорыв.

На больших щитах, развешанных в городе, в школе и в отряде, изображены самолет, корабль, паровоз, автомобиль. А отцовский завод — в самом конце, на черепахе…

А ведь это не только папин, это и мамин завод, — они там работают оба. Отец — слесарь, а мать — токарь. На заводе уже второй месяц прорыв. Вот ребята и дразнят Ленчика — на одних заводах, где работают их папы и мамы, прорывов нет, а на других они уже ликвидированы.

Ленчику стыдно… Он приходит домой с претензиями.

Отец в последнее время ходит хмурый, недовольный, черные брови низко нависли над глазами, и борода давно не брита.

— Папа, у вас уже второй месяц прорыв… Мне стыдно перед товарищами в школе и в отряде. Меня называют «Ленька-черепаха». Потому, что твой завод стоит на самом конце, там, где нарисована черепаха… Помнишь, мама, — обратился он к матери, — ты рассказывала, как вы брали город… Здесь тогда целая дивизия белых стояла. А вы были голодные, босые, шли по холодному и скользкому болоту, пулеметы на плечах таскали… И все-таки шли… А теперь… почему же?

И Ленчик вопросительно смотрит на родителей.

Те переглядываются.

— Ничего, Ленчик. Все будет в порядке…

Отец привлек к себе мальчика и сказал:

— Знаешь, мы думаем поехать в отпуск на месяц в Степановку, к бабушке. А потом перейдем на другой завод, на котором нет прорывов…