Эрик Ханберг - Ржаной хлеб с медом

— Только и всего…

Зато предсказание осуществилось точно. Один за другим два побега.

Мужчины, чьи жены занимают высокий пост, обычно остаются в тени. Одни это переносят спокойно. Другие протестуют, сетуют на эмансипацию, что зашла слишком далеко. Некоторые из протеста ищут другую женщину или спиваются.

Витольда занятия жены не обижали. Про себя он гордился, что Сандра такая умница, все у нее идет путем, все спорится. Он не допытывался, с кем она была, почему пришла поздно. Привык к ее работе, понимал: обычными мерками ее не измерить.

По характеру Витольду больше подошло бы выращивать цветы, а не сидеть в грохочущем тракторе. Здоровый увалень, он, как многие люди могучего телосложения, был человеком доброй и тонкой души. Может, именно поэтому так сроднился с фотоаппаратом.

Как только дети подрастали на сантиметр, Витольд затевал грандиозные съемки. Товарищам часто показывал сценки из жизни хозяйства. Но семейными фотографиями не хвастался.

Может быть, боялся, что его начнут упрекать в излишней привязанности к домашнему очагу.

У супругов было несколько картонных коробок, о которых не догадывались даже дети, не говоря уже о чужих. В них Витольд прятал снимки обнаженной натуры, короче говоря — фотографии своей жены. Он не участвовал в выставках. Но на многих бывал и многое видел. И однажды, вдохновившись, попробовал снять таким же образом жену. Сандра только что стала председателем. В другое время вряд ли она согласилась бы позировать. Но напряженность, в которой ежедневно пребывала руководительница, требовала расслабления. Какого-то совершенно противоположного ее дневным занятиям дела.

Нет, это не было фотографирование обнаженной женщины. Скорее — изучение законов прекрасного. Света и светотеней. Витольд играл ими, забавлялся и находил в своей забаве удивительные вещи.

Сандре увлечение мужа было приятно. Как не радоваться жене, чье тело годы лепят по своей прихоти, а муж по-прежнему идеализирует.

Грудь — что с годами потеряла прежнюю упругость, — увиденная глазами Витольда, напоминала нежные бутоны.

На переключателе скоростей своего трактора он напаял прозрачный шар с вмонтированной в него фотокарточкой. Мужики увидели, стали гадать, у кого из женщин такая прекрасная грудь. Ох и шельмец этот Витольд, до чего осторожен, ни одна душа не заметила, кого он подстерег со своим аппаратом. Про Сандру никто и не подумал. Какой нормальный мужчина будет фотографировать грудь собственной жены да еще брать карточку с собой в трактор! В конце концов решили, что Витольд переснял ее из какого-нибудь заграничного издания. Надо будет заманить председательницу в кабину, пусть полюбуется, что на уме у ее добропорядочного супруга.

У Гирнисов, как и у многих, был в поселке собственный дом. Пять комнат со всеми удобствами. В хозблоке Витольд оборудовал фотосалон, небольшое уютное помещение, где можно было выпить рюмочку, побеседовать с друзьями. Когда приглашаешь людей в жилой дом, прием становится более официальным. По законам сельского гостеприимства Сандре пришлось бы ставить на стол закуски, заботиться о горячих блюдах. Домик во дворе был демократичнее. Поэтому в нем постоянно толкались люди, которым достаточно было полчаса, чтобы переговорить с хозяевами. Дверь салона соединялась с фотолабораторией. Это было царство Витольда. Дети по следам отца не пошли, увлекались магнитофоном, кассетами.

Попасть в салон и в большой дом мог кто угодно и когда угодно. В центре друг другу доверяли. Может, потому, что поселок стоял в стороне от транспортных магистралей, многие, уходя на работу, ключ поворачивали и оставляли в замочной скважине. Другие засовывали в такие места, что захоти кто пробраться в дом — мигом найдет.

Лишь ключи от фотолаборатории Витольд носил в кармане или прятал в известном ему одному тайнике.

Может, механизатор иногда забывал запереть дверь своего закутка. Может, в лабораторию проникли с отмычкой. Об этом можно было только гадать — улик никаких не осталось. Не исключено, что злоумышленники искали что-то совсем другое, а на семейные секреты напали случайно. В лаборатории висело несколько пленок, в том числе и Сандра.

Неизвестные напечатали гору снимков и разослали по всей республике. Изображения сопровождала напечатанная на машинке анонимка:

«Нас не интересует, кому председательница колхоза Сандра Гирне позирует и когда она позирует. Мы только обратили внимание на скатерть, которая у нее вместо фона. Она на ней разлеглась, а потом этой тканью будут накрывать стол президиума, сажать за него уважаемых людей.

Разве так пристало вести себя председательнице колхоза?»

Ко дню научно-практической конференции все адресаты анонимку уже получили.

Руководители районных учреждений не знали, что делать. Обращать внимание, не обращать? В район позвонил замминистра. Начал с кормов. Потом как бы невзначай спросил, как работает Сандра Гирне.

Если звонит заместитель, можно не сомневаться: снимок на столе у самого министра.

Знать бы: как они в Риге относятся к этому и куда девать фотографию?

Разорвать, а клочки — в корзину? Спрятать куда-нибудь подальше? Но куда? В письменный стол, в папки с официальными бумагами? Дома? Только этого еще не хватало! Сделать вид, что ничего не произошло?

Районные руководители, встречаясь друг с другом, вскоре смекнули, что думают об одном и том же. Разговор начали издалека. Точь-в-точь замминистра. Пока не дошли до Сандры.

В колхозе событие обсуждали куда откровенней. Отправитель или отправительница дело свое знали: адресовали анонимки недоброжелателям председательницы. А те! Боже ты мой, такая удача в руки!

В районе выжидали, но до каких пор можно тянуть! Письмо как-никак. Не синичка — в окно влетела и вылетела.

Документ. Неважно, что анонимный. Главное — зарегистрирован.

Все знают председательницу. Все убеждены — организатор, каких поискать.

Да, но чем занимается!

— Криминала в этом нет.

— Разве серьезный руководитель станет раздеваться догола и фотографироваться?

— Может, собственный муж фотографировал.

— Собственный, не собственный, какая разница. Письма-то ходят по рукам. Что люди подумают?

— Да, если бы не эта скатерть…

В кабинетах судили-рядили, веселились и сочувствовали, а найти выход из положения не могли.

Сколько бы ни толковали, все разговоры упирались в скатерть.

А Сандре в тот вечер и в голову не могло прийти, что зеленой драпировкой накроют стол президиума. Витольд расстелил ткань, собрал в складки. Ему нужен был волнистый фон, чтобы скрыть недостатки натуры. На гладком заметен каждый бугорок, каждая морщинка, а Сандре уже под сорок.