Людмила Уварова - Лики времени

Ей минуло пятьдесят три года, и, хотя не собиралась отмечать свой день рождения, она была удивлена и тронута, когда после обхода профессор Сергей Витальевич Соловьев, лучший специалист страны по заболеваниям крови, галантным жестом преподнес ей букетик подснежников.

— Что вы, зачем вы так? — пробормотала Клавдия Сергеевна, а он произнес:

— Хотя подснежники, говорят, занесены в Красную книгу, потому что их становится все меньше, но все-таки мне удалось раздобыть для вас этот скромный букетик!

И еще он добавил, что не может не поздравить всех врачей отделения, а прежде всего самого себя с такой великолепной, чуткой, отзывчивой старшей сестрой. И, поздравив ее с днем рождения, пожелав исполнения всех желаний, поцеловал ее красноватую, с сильными пальцами, жесткую от частого мытья руку.

Позднее сестры отделения и несколько врачей, свободных от дежурства, собрались в ординаторской, где был накрыт стол, в середине стола усадили Клавдию Сергеевну, рядом Сергея Витальевича, а вокруг сияли свежими лицами молодые сестры, лаборантки и доктора, недавно окончившие мединституты.

Клавдия Сергеевна, отроду не выносившая никакого алкоголя, вынуждена была пригубить рюмку с легким кислым вином. Молодежь громко смеялась, сыпала анекдотами, время от времени кто-нибудь поднимал тост за нашу дорогую, несравненную, прекрасную новорожденную, тогда она вставала, чокалась, улыбалась, хотя и было как-то неловко, совестно, что ли, потому что она не привыкла к усиленному к себе вниманию. Потом о ней позабыли начисто, позабыли о причине, собравшей их здесь, в ординаторской, заспорили, заговорили о разных проблемах, занимавших их, и только профессор Соловьев, понимающе сощурив глаза, искоса глянул на нее.

— Не следует обижаться на молодых, это бесполезно, все едино им не понять нас, это естественный водораздел между ними и нами, и ни к чему стараться перешагнуть его…

— А я нисколько не обижаюсь, — сказала Клавдия Сергеевна, не лукавя и не пытаясь кривить душой, так оно и было на самом деле, она ни на кого не обиделась, понимая, что как оно идет, так и должно идти своим ходом…

Не сговариваясь, она и Сергей Витальевич встали из-за стола, не замеченные никем, вместе вышли из здания больницы. Был уже вечер, еще по-зимнему знобкий, с хрустящим под ногами снегом, только что выпавшим, с холодным ветром, налетавшим откуда-то издалека. Шумели деревья в больничном парке, словно озеро в непогоду, но в воздухе, несмотря ни на что, уже чувствовалась весна, ее покамест незримое и все-таки становящееся все более ощутимым свежее дыхание.

— Где вы живете? — спросил Сергей Витальевич.

— В Измайлове, на Пятнадцатой Парковой…

— А я на Семеновской, не так уж далеко от вас.

Он проводил Клавдию Сергеевну на такси до дома, прощаясь, снова поцеловал ей руку и попросил разрешения как-нибудь позвонить.

— У меня еще нет телефона, — сказала она. — Все грозятся поставить, но пока что ни с места.

— Тогда разрешите зайти на той неделе, скажем, в четверг на огонек, — сказал Сергей Витальевич. — Ведь в стародавние времена, когда не было никаких телефонов, обычно хаживали в гости «на огонек» или же назначали свой приемный день, например, субботу, или вторник, или четверг, и тогда все знали: у таких-то приемный день, можно приходить уже без предупреждения…

— И без приглашения? — удивилась Клавдия Сергеевна.

— Приглашение уже было дано заранее, раз было сказано, мы дома, скажем, по вторникам, милости просим, от семи вечера…

Клавдия Сергеевна глянула на сухое лицо профессора с глубоко сидящими глазами, с нервным, неяркой окраски ртом и густо нависшими бровями под высоким, без единой морщинки лбом, хотя профессору, она знала, никак не менее шестидесяти четырех, и подумала: наверно, так бывало в доме его отца, говорили, отец профессора был выдающийся, известный в России биолог.

— Ладно, — согласилась она. — Приходите в четверг вечером.

Он пришел в четверг около восьми. Она уже успела привести себя в порядок, намазала лицо кремом «Женьшень». Одна из сестер, самая, пожалуй, хорошенькая, Милочка Новокашина, как-то посоветовала: крем чудесный, нет ничего лучше для любой кожи, чуть-чуть подсинила веки, так, как делала все та же Милочка. Вдумчиво, пытливо, будто впервые увидела, вглядывалась в свое лицо. Но из глубины зеркала на нее смотрела не очень уже молодая, усталая женщина, голубые веки странно контрастировали с горькой складочкой возле губ, с печальным, как бы ушедшим в себя взглядом.

Когда-то, она знала, была вовсе недурна собой, яснолицая, с белой, очень чистой кожей, с карими, слегка приподнятыми к вискам глазами. Особенно хороши были волосы, рыжеватые и густые, теперь уже они порядком поредели, поседели, вместо прошлой прически — валик вокруг головы — она гладко зачесывала волосы назад, стягивая их на затылке в негустой узел.

Вдруг стало не по себе, чего это в самом деле она чепурится, мажется кремом, синит веки, словно молоденькая? К чему все это? Решительно вымыла лицо горячей водой с мылом, гладко стянула волосы назад. Так-то привычнее, а потому и лучше. Как это говорила когда-то мама? Какая есть, на базар не несть…

Однако Сергей Витальевич, увидев ее, просиял всем своим худым, слегка покрытым ранним загаром лицом, вынул из рукава букетик подснежников.

— Я верен себе и цветам. Все тот же цветок весны…

Она приколола букетик к воротнику платья, а он сказал:

— Вы сегодня особенно красивы.

Она смутилась, но встретилась взглядом с его глазами, он смотрел на нее откровенно восторженно, и она поверила ему. Должно быть, и вправду он считает ее красивой…

Они сели за стол, во главе его кулебяка с капустой, ее фирменное блюдо. Бывало, тот, кого она любила и кто так обидел потом ее, говорил каждый раз, когда она готовила что-нибудь вкусное, хотя бы ту же кулебяку: «Пища королей, еда императоров и волшебников…»

Где-то он теперь? Да и жив ли?..

Сергей Витальевич аккуратно отделил ножом кусочек от кулебяки, поддел вилкой, надкусил, зажмурился от удовольствия:

— Давно уже не едал ничего подобного…

Клавдии Сергеевне хотелось спросить, почему давно не едал, но она постеснялась, не спросила. Он сам сказал:

— С той поры, как умерла жена, ни разу еще не пробовал того, что мне по вкусу.

— Что же вам по вкусу?

— Все печеное, всякого рода пироги, кулебяки, булочки, печенье, моя жена была мастерица, каких поискать…

Потом он заговорил о чем-то другом, незначительном, заставив себя улыбнуться, она безошибочно поняла: ему не хочется, а он все-таки заставляет себя насильно улыбнуться.

Когда пили чай, он спросил:

— Вы одна живете, как мне думается?

— Одна, — ответила Клавдия Сергеевна. — Совсем одна.