Юрий Слепухин - У черты заката. Ступи за ограду

— Странный вопрос, Хиль. Как по-вашему — должна я теперь думать о своем будущем?

— О вашем будущем? — Хиль поднял брови. — Да оно, мне кажется, вполне обеспечено, ваше будущее. Чего вам еще надо? Миллионов?

— Не миллионов. — Элена покачала головой. — Мне просто нужно иметь немного уверенности в том, что Херардин не будет ни в чем нуждаться ни через год, ни через два, ни через десять лет. Понимаете?

— Ну, допустим. Такое желание вообще можно понять. Но не совсем понятно, что заставляет именно вас — все-таки денег у вас много, — что вас заставляет пускаться в авантюру… На этом ведь можно не только заработать, но и потерять. Вдруг у вас не будет заказов?

— Ну что вы! — Элена засмеялась. — Если я вам скажу, где находится помещение, которое нам предлагают, то вы сами назовете это золотым дном. Самый центр Баррио Норте, представляете себе?

— Место хорошее, — согласился Хиль. — А что было раньше в том помещении?

— Тоже какая-то «мэзон» [65] Ателье мод (Maison de couture — франц.). . В том-то и дело, что там уже есть своя клиентура! Нет, это дело верное. Вы чудак, Эрменехильдо. Я не могу быть уверенной в завтрашнем дне, живя на какую-то ренту — пусть большую, согласна. Но я в ней ничего не понимаю, я слышала, что бывают случаи, когда такой капитал вдруг возьмет и превратится в дым. Просто так! А если иметь дело, работать — это совсем другое. Если бы я была одна, пожалуйста… Мне самой почти ничего не нужно. Хотя… мне тоже нужно знать, что и у меня будет кусок хлеба. Вы не знаете настоящей бедности, Хиль…

— Ну ясно! — фыркнул тот. — Я вырос во дворце, и мои родители были богаты, как Булльрич и Анчорена [66] Фамилии известных аргентинских миллионеров. , вместе взятые! Где же мне знать бедность!

— Хиль, вы ее не знаете, — повторила Элена. — Вы как-то перебивались, у вашей мамы была пенсия, в общем, концы с концами вы сводили — пусть с натяжкой, но сводили. Во всяком случае, вам не приходилось бегать искать работу высунув язык! А мне пришлось, понимаете? И вообще я знаю, на что может толкнуть человека безденежье. Очень хорошо знаю! Поэтому я и сказала себе, что пока только я могу что-то делать, то я сделаю все возможное и невозможное, чтобы мой Херардин никогда не пережил того, что пришлось пережить мне и… и вообще другим. Я хочу, чтобы он не знал слова «нужда», понимаете! Хочу, чтобы он всегда был хорошо одет, чтобы у него был автомобиль, чтобы он учился в лучшем колледже и потом окончил университет…

— Университет — это правильно, — согласился Хиль. — Но если вы всерьез насчет автомобилей и прочего, то вас и близко нельзя подпускать к воспитанию Херардина.

— Это еще почему?

— Да потому, что вы мальчишку искалечите, вот почему! Уж я-то на факультете повидал этих маменькиных сынков, которые даже не давали себе труда учиться. У нас, правда, таких было немного, — медицина не для бездельников, — зато на юридическом…

— Господи, Хиль, можно подумать, — я собираюсь воспитать сына бездельником! Но неужели вам непонятно мое желание уберечь его от бедности? Вы не знаете, как мне за него иногда страшно, — добавила она, помолчав. — Если с ним что-нибудь случится, я этого не переживу. У меня ведь ничего не осталось, кроме него…

— Ну, в вашем возрасте… — пробормотал Хиль.

— Что — в моем возрасте? Личная жизнь, вы хотите сказать? Нет, Хиль. — Элена покачала головой. — Когда я встретила Херардо, это для меня стало — ну всем, вы понимаете? Второй раз такого не бывает. А Херардо… Он, в общем, не любил меня так, как я бы хотела. То есть он любил, по-своему. Наверное, просто привязался, как к чему-то домашнему. Ну, вот как к Макбету или кошке.

Хиль попытался улыбнуться и потянул из кармана сигареты. Элена остановила его жестом.

— Простите, забыл, — буркнул он, запихивая пачку обратно. — Я, конечно, польщен вашей откровенностью… Но, каррамба, я все-таки не поп и не соседняя кумушка, с которой можно делиться подобными воспоминаниями — как любили вы, как любили вас…

Элена вскинула брови.

— Почему кумушка, просто вы мне друг, я, наверное, и с братом не чувствовала бы себя так просто, как с вами. И потом вы врач, — она улыбнулась, — а врачам и священникам рассказывают все! Не сердитесь, дорогой Хиль, я ведь действительно сейчас очень одна. Моя подруга — та, что предлагает открыть дело, — она когда-то была мне очень близка, но долго жила в Рио, сейчас я чувствую, что мы не всегда понимаем друг друга. Был еще один человек, которому я могла бы рассказать все, да вы помните — садовник в «Бельявисте», дон Луис, — но его за что-то арестовали. Вот и получилось, что сейчас у меня остались только вы…

— Чтобы поплакать в жилетку? — спросил Хиль с кривой усмешкой.

— Вас это обижает? — Элена пожала плечами. — Как хотите, Эрменехильдо. До сих пор вы казались мне добрым и отзывчивым человеком…

Хиль раздраженно фыркнул.

— Добрым! Отзывчивым! Благородным! Каким еще, донья Элена? Валяйте дальше, обмазывайте меня сиропом. А потом можете обсыпать сахарной пудрой и кушать на здоровье.

— Ну чего вы злитесь?

— В самом деле — чего бы мне злиться, такому доброму и отзывчивому?

Элена покосилась на него с обиженным выражением.

— Не буду я вам ничего рассказывать, если вас так возмущает, когда вам «плачут в жилетку». Вы, Эрменехильдо, действительно многого еще в жизни не знаете, не только бедности. Вы не знаете, что такое быть совсем одиноким, вот что! Иначе вам было бы стыдно!

— Ну вот, — смущенно проворчал Хиль. — Уже и пошутить нельзя. И потом послушайте, донья Элена, не вам жаловаться на одиночество, А ребенок?

— Хиль, это другое дело. Я же вам сказала, что ребенок для меня — все. Но пока он такой маленький, вы понимаете… Я всегда мечтаю, что придет время, когда сын будет приходить ко мне советоваться о своих делах, может быть, спрашивать моего мнения о знакомых девушках…

— Как же, — засмеялся Хиль. — Об этом-то не спрашивают! А признайтесь, донья Лена, — вы ведь будете отыскивать в бедных девчонках малейший изъян?

Элена тоже рассмеялась.

— Не говорите! Я буду страшной свекровью, дон Хиль. Если лет через пять у вас родится дочка, держите ее подальше от дона Херардо Монтеро…

— Кстати, донья Лена… Я давно хотел спросить. Вы не носите фамилию покойного сеньора Бюиссонье?

— Нет, — сказала Элена. — Мы не венчались, дон Хиль.

— Вот что…

— Это моя вина, — добавила Элена. — Херардо предлагал много раз, но… Если бы вы знали, как я сейчас об этом жалею — из-за Херардина, ему так и не придется носить фамилию отца…

— М-да… Вообще-то…

— Я это сделала вовсе не потому, что не хотела связывать себя или что-нибудь в этом роде, — помолчав, продолжала Элена. — Я вам уже сказала — я всегда чувствовала, что Херардо не любит меня по-настоящему. Я так к этому привыкла, что, если бы он просто уехал с другой женщиной, я, наверное, даже не страдала бы особенно, потому что заранее была к этому готова. Если бы он просто меня бросил…