Ким Мишель Ричардсон - Книжная дама из Беспокойного ручья

– Ты! Черт возьми, цирковой уродец! – Он сплюнул. Капли изо рта попали мне на грудь. Я закрыла лицо руками и прижалась к стене, стараясь сделаться невидимкой.

Прошипев несколько ругательств, шериф взял пьяницу за плечи и бросил на дорогу. Тот быстро поднялся и ушел.

Шериф повернулся ко мне. Я еще сильнее прижалась к краю магазина, чтобы спрятать в тени лицо.

– Кто это? – Он сделал шаг вперед и прищурился. – Василек, ты?

– Да, – тихо мяукнула я.

– Что ты делаешь в городе? – Шериф убрал ружье.

– Я… ну…

– Элайджа знает об этом?

Я опустила взгляд.

– Ты пришла по делу? Или нет?

Я пыталась придумать что-нибудь правдоподобное. Но он нарушил ход моих мыслей, указав пальцем на входную дверь магазина.

– Сладкие танцы. Хотела зайти? Так?

– Нет! Просто… нет, сэр. Хотелось увидеть вживую, как они проходят.

Нахмурив брови, шериф покачал головой.

– У меня дочь примерно твоего возраста. Она ходила на танцы до замужества, но правила есть правила. Я не могу позволить тебе нарушить закон и оскорбить людей в такую праздничную ночь. – Он указал бородатым подбородком на табличку ТОЛЬКО ДЛЯ БЕЛЫХ. – Тут водится несколько буянов, за которыми нужно следить. Поэтому на тебя никак нет времени. Возвращайся домой к отцу.

– Да, сэр. Уже ухожу. Простите за беспокойство. Этого больше не повторится.

Я повернулась к Юнии и, сделав пару шагов, услышала свое имя.

– Кстати, Василек, тебе на маршруте не попадался старина Вестер? Где-нибудь в лесу, может? Он любит там полежать.

Я замерла на месте. Этот вопрос застал меня врасплох. Мысли будто вылетели из головы и хаотично мелькали перед глазами. Теперь лежит на полтора метра глубже.

Шериф продолжил.

– Его нигде не видно. Я не особо скучаю по нему, но все-таки надеюсь, что ничего не случилось.

– Пастор Фрейзер? – спросила я как бы невзначай, через силу двигаясь к мулу и стараясь не оборачиваться на шерифа. Затем обняла Юнию, погладила по шерстке и почесала. – Нет, сэр. Мне почти никогда не встречаются люди на дороге. Правда, бывает, пройдут один-два человека. И те – мои читатели.

А вот мертвецы попадались. И шериф мог заметить это в моем взгляде, поэтому не стоило смотреть ему в глаза, даже в эту темную ночь.

Я помчалась к ручью, дав себе обещание ничего не рассказывать отцу. Надеюсь, шериф тоже умолчит об этом. Не хватало еще лишних проблем из-за моей посрамленной чести.

Не найдя покоя в доме, я принялась за работу. Закончила подметать полы, остановилась перед зеркалом, чтобы уложить растрепанные волосы, и, внимательно рассматривая свое отражение, стала вспоминать о тех девушках на танцах в нарядных платьях и со стильными прическами. Подалась вперед и накрутила на палец локон волос. И тут мне кое-что вспомнилось. Я опустошила вьюк и, порывшись в старых журналах, обнаружила то, что искала – статью с иллюстрациями, наглядно показывающими процесс завивки волос при помощи шпилек. А ниже автор рассказывал о том, как смастерить ленты для красивых завитков. Я осмотрелась. Ничего подобного у нас в доме не водилось, зато тряпок было хоть отбавляй.

Я поднялась на чердак и, пошарив в мамином сундуке, нашла остатки старой ткани. Спустилась вниз, порезала ее на узкие полоски, опустила в бадью с водой и вернулась к зеркалу.

Взяв локон, я несколько раз аккуратно обмотала кончики волос получившейся тесьмой и постепенно стала спускаться вниз, обкручивая всю прядь целиком. А свободный конец завязала на тугой узел.

Закончив с прической, я уставилась на свое отражение. Из губ полилась старая баллада, и рука машинально вытянулась вперед, будто принимала приглашение на танец от кавалера, которому достался мой пирог. Я долго кружилась по дому, пока не вскрикнула от боли, случайно ударившись пальцем о стойку отцовской кровати. Меня всю передернуло. Ну и дурочка. Лицо начало темнеть, поэтому пришлось отвернуться от зеркала, распутать влажные волосы и заново расчесать.

На смену неспокойной ночи пришел рассвет, приведя на порог дома уставшего и угрюмого отца. Под глазом виднелся синяк, на щеке – царапина. Он бросил на стол набитый рюкзак.

– Принес немного крольчатины. Сделаю тебе на зиму теплые варежки. Кстати, чуть не забыл: по дороге мне попался Док. Просил передать, что заберет тебя через две недели, в воскресенье.

Я кинула мешок на пол. Обмякшие туши животных еще несколько сантиметров проскользили по деревянному полу.

– Тебе стоит остановиться! Эти собрания очень опасны…

– Замолчи! Меня избрали, поэтому я представляю рабочих и требую увеличения зарплаты и улучшения условий труда! Шахты нагло обворовывают, а взамен суют лишь легочную болезнь и жалкие гроши за многочасовые смены. Это прямой путь в могилу. А еще начальство убивает любого, кто осмелится открыть рот. Они обдирают до нитки наши земли, оставляя после себя только грязь, пыль, сломанные грузовики и вымершие шахтерские поселки. Кровавый след от их нарядных сапог виден повсюду, даже на спине простого жителя Кентукки. Ты не задумывалась, почему даже рыба стала умирать в наших реках? Это все из-за их вредных выбросов.

– Но почему именно ты? А не кто другой? – Руки покрылись потом и приклеивались друг к другу. Это навело меня на одну мысль: возможно, шахтеры выбрали отца из-за цвета кожи, считая его жизнь такой же ценной, как, например, жизнь мулов, которых они отправляли в шахту ради проверки газа. – Потому что ты «василек»?

Он не отвечал, но все читалось во взгляде, скрывающем злополучную правду, и в этот момент я, как никогда, мечтала о белом цвете кожи, способном облегчить его и без того тяжелую участь, которую сулила эта опасная работа.

Только бы ничего не случилось. К горлу подступил ком, заставивший принять важное решение: надо стать белой ради отца, чтобы он тоже излечился. В голове уже разыгралась фантазия, рисуя картины, в которых мы ничем не отличались от других, ведя тихую, спокойную жизнь. Я про себя помолилась за Дока в надежде, что он найдет лекарство, причем сделает это как можно скорее.

– Па? – Я коснулась его плеча. – Это все из-за твоего цвета кожи…

– Это потому что я шахтер Кентукки. Чертовски хороший! – буркнул он в ответ осипшим голосом.

– Ой, прости. Не хотела тебя… – Слова будто испарились. Чувство сострадания окутало с головы до ног. Я крепко обняла отца и вскоре ощутила его прощение в утешающих хлопках по спине.

На третье воскресенье июня в семь утра, когда туман, будто в попытке сбежать из ручья, легкой дымкой полз вверх по коре кедров, приехал доктор.

Уже в машине он передал мне последний выпуск «Вестника Лексингтона» . И даже этот приятный подарок не поднял настроение. Хотелось расспросить его об обещанной еде, но при этом не казаться слишком навязчивой. Еще узнать бы о предстоящих анализах, однако страх за возможные ответы спутал все планы. Поэтому большую часть дороги мы проехали в тишине, которую пару раз нарушал Док, указывая пальцем на дорожные таблички с названиями крупных лошадиных ферм.