Леонид Симачёв - Ленинградский коверкот

— Как и в прошлый раз, пожалуйста, — не столько голосом, сколько губами подтвердил он. — Через три часа повторите, — и вышел.

Даниил Павлович Китлицкий пятый день подряд звонил в другой конец страны к себе домой. И пятый день подряд никто не поднимал трубку. Даже глубокой ночью. В общем-то, в этом не было ничего удивительного: Китлицкий жил один, да и в отлучках бывал довольно часто и тоже порой позванивал, но именно в эту поездку он очень хотел застать в своем доме — теперь уже пустом, в чем убедился он на третий день, позвонив ночью, — человека, которому оставил ключ.

Уже неделю в столице стоит дождливая и холодная, с мокрым снегом по вечерам осень. Вот и теперь сумерки вперемешку с клубчато-рваными и дымными снежными тучами придавливали город.

Отделение связи закрывалось через четыре часа. Как и в ожидании предыдущих — а для его пустой квартиры почти предрассветных — звонков, он поехал в троллейбусе маршрутом, который вспомнился сам собой. По этому маршруту он, бывало, очень редкие дни ездил, когда учился в аспирантуре.

Привычно выстоял спокойную, втуне возбужденную очередь, методично спускавшуюся по скользким ступеням в полуподвал. Оттуда тянуло теплым, прокуренным, несмотря на запрет, пенно-рыбным запахом, а еще — хмельно-набухшим духом сочной древесины, это от опилок, рассыпанных по полу из-за слякоти.

С кружкой пива и порцией креветок он протиснулся к «своему» столику и приткнулся в самом углу.

Грубо кованные светильники, подвешенные на цепях за крючья, вмурованные в овальные потолочные клетки бог весть когда, тускло сеяли желтизной, которая, казалось, увязала в плотном общинном гаме одной и той же тональности. Но Китлицкому здесь почему-то не было обыденно и тускло, как в любом другом пивном баре, чересчур назойливо сделанном «под старину». А спроси почему, он, пожалуй, толком и не смог бы ответить. Он был слишком подвержен привычкам.

В Москву он прилетел неделю назад на то мероприятие, которое, в зависимости от разных причин, называют то конгрессом, то конференцией, то симпозиумом, а то и совещанием. Китлицкий был океанолог.

Они крепко повздорили с ней незадолго до командировки. Правда, темы спора в той или иной степени касались и раньше, и, может быть, поэтому, занятый делами, которые ему предстояло утрясти в Москве, в предсимпозиумной спешке и сборах, он не придал значения их короткой, но яростной размолвке. Но когда ты близко связан с женщиной целых три года, когда ты, сам того не замечая, успел привязаться к ней, а она к тебе, то совершенно ясно, ибо ты ее старше чуть не на полтора десятка лет и она бы тебя давно бросила, когда вы встречаетесь нечасто, а иногда просто урывками, — что рано или поздно финишировать приходится. И он понял: конец наступил. Еще два дня назад он решился было позвонить ей на работу, что делал крайне редко. Представил шефа отдела, которого в глаза не видел, и как он пригласит ее к телефону, а все вокруг будут прислушиваться — звонок-то из Москвы… Она будет говорить при всех как можно сдержаннее: «Все, Кит. Нет, Кит, все… Прости меня, Кит, но… все». А что он ей скажет?..

Китлицкий почувствовал, что на него смотрят. Он скосил глаза: сбоку за этим же столиком стояли девушка и парень, те же самые, что и в первый день его ожидания. Они тогда были долго и запомнились. Девушка, вероятно, по той же причине запомнила и его. Она глядела на Китлицкого и говорила что-то на ухо своему спутнику, который сегодня был побрит и начал вызывать некую симпатию. А девушка и тогда ему сразу понравилась. Густые русые волосы у нее привольно растеклись по плечам и спине, узкие, щегольски заправленные в сапоги брюки, припухлые детские губы, простое русское лицо, слегка розовевшее над вызывающе-карминными креветками, которые она с аппетитом уплетала.

«Завсегдатаи… — подумал он. — А может, это студенты, смакующие последние стройотрядовские деньги? — мелькнула мысль. — Им здорово, что им еще надо?..»

Китлицкий женился рано: еще студентом на однокурснице. И студентом же — овдовел. Организовали почти самодеятельную маленькую экспедицию на Байкал. Он был «застрельщиком» и как бы руководителем. Были небольшие, по крохам накопленные средства, один акваланг, надувная резиновая лодка, ну и кое-какие мелочи… Жена вымолила разрешение поработать с аквалангом. Когда подняли — она была мертва… Сердце… Работала со страховочным линьком, а так бы могли и не найти. О медицинской комиссии перед экспедицией, разумеется, и не подумали… Наверное, с того дня он стал педантом даже в мелочах, а один раз ему прямо в глаза сказали: зануда…

После гибели жены он года три не мог работать под водой.

«Утверждение, что человек любит один раз в жизни, ты всегда поддерживал, защищая его от разных посягательств. А не сам ли защищался? Или, что еще хуже, прикрывался? Что последующие любови ненастоящие, как и горе ненастоящее, если облегчение этому горю может принести нечто иное, а не смерть. Но женщин я никогда не обманывал и, следовательно, прикрываться этим никак не мог. Но и ни одна не выдерживала со мной три года. А прошлогодний пятимесячный рейс в Индийский океан, по окончании которого я радовался, как пацан, увидев ее на причале?»

Зануду женщины обычно не встречали: одни забывали о нем, других он сам забывал или делал вид, чтобы забыли его…

«Сейчас бы у костра посидеть. Воистину с костром не бывает одиночества. Но огонь таки, Кит, нужен свой. Свой. И не искусственный, и не придуманно-ворованный… И не чужой. — Он посмотрел на своих соседей. Девушка ловкими пальчиками заученно шелушила креветки, так же ловко вкладывала в рот своему другу, который подставлял его в перерывах между вороватыми — в рукав — сигаретными затяжками. Они дурачились. А напротив Китлицкого, добросовестно обсасывая каждую, основательно принялся за креветки мужчина, явно приезжий с виду. Он только что подошел с четырьмя — горкой, одна на другую поставленными — тарелочками. — Они же остынут, — отметил Китлицкий. — И не торопится вроде…»

Он думал, что и сам в эти дни непривычно никуда не торопится: гостиница рядом с институтом, загрузка всего шесть часов, а после свободен. И все это время он ждет. «Леху бы сюда Гольцова. И чтобы он тоже никуда не спешил…» Он вспомнил, как месяц назад они встретились на улице. Вот так и бывает: работаешь в одном научном центре, живешь в одном районе, а встречаешься случайно. С Лехой они учились на одном факультете, только тот заканчивал «сушу» и теперь беспрестанно то лазал по Сихотэ-Алиню, то пропадал в заповеднике, то ходил с тигроловами. Жил легко и беспечно, растил двух дочек, ждал еще прибавления: «Тьфу-тьфу, не сглазь! С кем я в тайгу ходить буду?..» — вырезал из деревяшек разных зверушек и человечков, а о диссертации, кажется, никогда и не думал. «Если сразу не разъединят — попрошу гольцовский номер. Елена, наверное, как раз в роддоме — должен быть дома».