Лариса Исарова - Крепостная идиллия. Любовь Антихриста

Его помрачневшее лицо послужило сигналом к исчезновению музыкантов, но Параша не пошевельнулась. И странный взгляд ее, задумчиво-сочувственный, весь день преследовал молодого графа. Как будто девочка что-то знала о нем, догадывалась…

А вечером он встретил ее в английском парке, возле пещеры с бронзовым львом. Над сим чудовищем висела надпись: «Не ярюсь, но неукротим». Она стояла на одной ноге, а вторую подняла высоко, почти касаясь приоткрытой львиной пасти. Глаза ее были зажмурены от усилий. Девочка грезила, танцуя ей только одной понятный танец. Потом она сменила ногу, руки взлетели, всплеснулись, словно дразнили кого-то могучего, грозного…

Скрипнул песок под его ногами. Параша ойкнула и убежала. Он потом бродил вокруг беседок «Храма молчания» и «Храма любви», возле пещер с огнедышащими драконами, но ее не нашел. И все это время ему казалось, что в хоре дворовых детей, переодетых пастухами и пастушками, который пел на центральной площади Кусково, слышится ее голос — точно золотая нить в грубом рядне.

Незаметно для себя граф все больше увлекался приручением Параши. Ни на кого он не тратил столько времени. Даже на приму своего театра Татьяну Беденкову. Раньше та царила и на сцене, и в опочивальне молодого Шереметева. Граф любил слушать ее грудной голос. Повелел даже Аргунову написать ее в костюме пейзанки, в кокошнике. Но Татьяна все чаще кашляла, бледнела до синевы, а когда затяжелела, граф перестал посещать ее комнаты в актерском флигеле. Он скучал с ней, зная заранее каждое ласковое слово, каждый тихий вздох и тоскующий взгляд. Ей было запрещено петь, и лишенную голоса он ее разлюбил.

Маленькую Парашу он постоянно призывал в библиотеку или в картинную галерею. Показывал ей гравюры, полотна великих мастеров, восхищался изображенными красавицами, как бы намекая, что их следует взять в пример. И девочка мгновенно повторяла, точно живое зеркало, выражения их лиц. В эту игру они могли играть часами.

А как она умела смотреть, как сияла глазами! Иногда графу казалось, что в жизни никто его так не понимал, как эта девочка.

Граф делал для себя все новые открытия. Его поразила страсть Параши к чтению. Она брала книги и возвращала их на следующий день, бледная от бессонной ночи.

Граф проверял. Девочка не только запоминала страницы французской прозы, но и понимала прочитанное, осмеливаясь и спрашивать, и спорить, если ей не нравилось его объяснение. Иногда он с благодарностью вспоминал тетушку, привившую этой обезьянке такое знание французского языка.

В 1779 году на сцене театра графов Шереметевых в опере «Испытание дружбы» впервые появилась новая артистка — Прасковья Ивановна Горбунова. Так, по имени-отчеству, назвали в программе Парашу Ковалеву; сценический псевдоним она получила по прозвищу отца, горбатого кузнеца.

Артистке было одиннадцать лет. Знатные гости возмущались: именовать холопов и холопок по отчеству, как чистую публику! Даже исполнительницу роли служанки! Вольнодумство! Вольтерьянство!

Граф распорядился нанять для Параши самых дорогих учителей. Раньше девочка жила с княгиней Долгорукой. Теперь он переселил ее в актерский дом, и с ней отдельно занимались итальянским языком синьор Торелли, а французским мадемуазель Деврии. День расписали по минутам. Даже в сад, в парк не выбраться, ни побегать, ни поиграть. Однако Параше это было не в тягость. И пела она теперь в свободную минутку с истинным, хотя и неосознанным чувством счастья:

Татьяна Беденкова, недавняя главная певица, заболевшая чахоткой в самый разгар любовных радостей с молодым графом, не могла без слез слышать хрустальный голос девочки, выводивший с глубокой серьезностью:

Татьяна никогда не была красавицей. Простое лицо, малоподвижное, доброе. Тихий в разговоре, но сильный при пении, мелодичный голос. Шереметев по-прежнему был ласков к ней, но свидания старался сократить. Приглашал к себе на часок, а потом начинал скучать и отправлял ее в сопровождении лакея Прошки в актерский флигель. Безропотная Татьяна была и от этих крупиц внимания счастлива. Граф Николай Петрович от ее пения светлел лицом и в такие минуты казался беззащитным и юным. И потом неделями снился молодой граф Татьяне, точно ровня…

Вот оно, казалось бы, счастье. Но встала между Татьяной и графом разлучница Анна Изумрудова. И к тому же болезнь… Нет, молодой граф не обижал Татьяну, ждал появления их общего дитя, но… уже не любил ее. Татьяна худела и таяла день ото дня, в волосах стала появляться седина. И браслеты падали с истончившихся рук, когда она опускала кисти.

Граф старался не обижать горемычную Татьяну, всегда о ней помнил, а когда уезжал куда-нибудь, справлялся о ее здоровье и о себе просил передать: «Скажите Татьянушке, что я, слава Богу, здоров…»

Понимала, жалела Татьяна юную актерку Парашу, видела, что летит девица, как бабочка-однодневка в огонь, так и светится, когда видит графа. Но предостеречь ее не смела.

Звенел чистейший голос девочки, переливался, тая в вышине, и казалось Татьяне, что с этим невиданным голосом и сама она тает, уходит в синеву. И так легко ей становилось, только еще не родившегося невинного младенца жалко было…

Поманила ее судьба, поманила да насмеялась. Старый граф Петр Борисович шутить не любил. Хоть и содержал певиц по «высшей даче», но велось за ними «крепкое смотрение». Граф приказывал: «Ни же отцу, ни брату родному навещать оных не разрешено». Дворян, которые из крепостных актеров создавали себе «храмы наслаждений», он презирал, а сам следовал примеру греков. Они своих комедиантов не распускали, держали в храмах под затворами и давали им истинную выучку. Вот и создал он при театре домашнюю полицию, состоявшую из гусарского командира Ивана Белого и двенадцати «гусар», одетых в яркие и нарядные мундиры. Точно со сцены соскочили и встали в навечную охрану ако львы у актерского дома — ни в гости пойти, ни погулять. Да к тому же неусыпно следили за актерами надзирательницы Настасья Калмыкова да Арина Кирилина. По пятам ступали, в затылок дышали, жабы злобные, завистливые. Через все это теперь предстояло пройти и Параше…

Тихо угасла Татьяна. Сгинула от «горловой чахотки», сломленная обидой и тоской недавняя любимица Шереметевых. В последние дни свои цидульку переслала Параше с одной из надзирательниц, которой подарила за услугу медальон золотой, графский подарок, усыпанный жемчугом. И в той бумажке прыгающими буквами попросила, чтоб, как войдет Параша в силу, не забыла ее бедную дочь, рожденную от графа Николая, пожалела, приласкала, о матери хоть словечко промолвила, напомнила…