Лариса Исарова - Крепостная идиллия. Любовь Антихриста

Но пока Параше самой жилось нелегко. Многие ей завидовали, и кое-кто козни строил. Особенно невзлюбила Парашу пассия графа Николая и первая нынче певица Анна Изумрудова. Хотя соперниц Анна не боялась. Уж такие у нее были роскошные волосы, рыжие, густые, жесткие, как конская грива, что даже старый граф восхищенно шептал, когда распускала она их почти до земли: «Иродиада, чистая дьяволица!» Да и кожи ни у кого не было белее, а глаза — зеленый крыжовник; умела она посматривать ими с поволокой, и блеснуть невзначай, обжигая, и опустить долу…

Пела Анна чистым грудным низким голосом. Ровным, как бархатная дорожка, теплым, точно парное молоко. И плясать умела с приятной живостью, двигалась ловко, небрежно, несла свое крупное тело, точно кулич на блюде; когда мимо шла, у знатных гостей дух захватывало. Да и свои дворовые вились мошкарой — барская барыня, не кто-то!

Но вот что интересно: учить ее граф особо не пытался, а худющей Парашке ни минуты свободной не давал. Утром репетиция, потом английский, итальянский, потом граф приглашал в библиотеку, потом в картинную галерею. Показывал, рассказывал что-то часами. И еще девчонка у Кордоны на арфе училась, на клавесине у Джованни, с актером Дегтяревым пела часами; а вечером — театр. И хоть собой воробейчик серенький, а главную роль Белинды в «Колонии, или Новом селении» Сакини ей отдали. В одиннадцать-то лет…

Анна злорадствовала, предвкушая провал, девы шушукались. Как этакая девчонка любовь изобразит? Но в Парашу точно бес вселился. Она изображала невесту хозяина острова губернатора Фонтальба. Он ее заподозрил в неверности и решил отомстить. Белинда собралась одна покинуть на лодке остров, где потеряла счастье. Но тут клевета рассеялась, и губернатор успел ее задержать — в последнюю минуту, когда она, потеряв веру в любовь, хотела уплыть куда глаза глядят, перестав мечтать о «верности, в любви нелицемерности».

Больше всего помог Параше Вроблевский, хотя и не очень верил в графскую затею. Он шаг за шагом проходил с девочкой роль, рассказывал о характере Белинды, ее мужестве, твердости духа, благородстве. Параша слушала все, как сказку, особенно когда он прикрывал глаза и, шевеля бровями, понижал голос в самых драматичных эпизодах до шепота.

Да и сам граф Николай Петрович не оставлял ее советами, вспоминая репетиции Клерон. Она произносила восемнадцать строк гекзаметра медленно, но на одном дыхании, не меняя звука. В эти минуты крошечная Клерон с огромными черными глазами, в жизни суетная, болтливая, тщеславная, вдруг вырастала, точно становилась на котурны. И голос ее был слышен в самых дальних уголках огромной залы парижского особняка…. Граф Николай понимал дюка Ришелье, наделавшего ради знаменитой малютки столько безумств.

Граф не сомневался в успехе причудливой затеи; лишь изредка точил его душу червь сомнения. Особенно когда Изумрудова говаривала своим тепловатым голосом в голубой с белым, гербовых цветов опочивальне:

— Бедненькая, ее и не видать со сцены, да и голос сядет со страху…

Граф не замечал, что увлеченно говорит с Парашей как с равной, делится сокровенным, серьезно рассказывает об искусстве, вспоминая годы в Париже и волшебницу Клерон, остроумную и капризную. Взгляды худенькой девочки, ее искрящиеся вдумчивые глаза все больше подталкивали на воспоминания. А может быть, они, подтянутые уголками к вискам, чуть повторяли лукавые глаза Клерон?!

Граф Петр Борисович со дня возвращения сына не вмешивался в театральные дела, отъединившись в «Доме уединения» со своей последней барской барыней и ее детьми, но и его взволновали новшества наследника. Мало того что главная героиня от горшка два вершка, но и декораций мало, никакой механики, точно в жалком театре Медокса. Несколько деревьев нарисовано на заднике, между ними дорога, сбоку — синее море. Убогость. Но старый граф сдерживался, ибо никогда не приставал к сыну с советами. Потому наследник и уважал отца, ценил, не выходил из его воли.

Премьера оперы Сакини «Колония, или Новое поселение» состоялась 5 ноября 1780 года в московском доме Шереметевых на Никольской. Сплетни, восторги, шепотки поплыли, точно круги по воде. Молодой Шереметев показал не только удивительных актеров, затмивших спектакли театра Медокса, но и заменил их мужичьи имена и фамилии более благозвучными. В программе рядом стояли Бирюзова, Изумрудова. А Параше подарили фамилию — Жемчугова. Его находка, его необыкновенное жемчужное зерно…

Все актеры играли и пели прекрасно, но Параша в главной роли была лучше всех. Не верилось, что это одиннадцатилетняя девочка так точно изобразила страдания взрослой женщины, так прочувствовала не только музыку, но и каждое спетое слово. На сцене была не только певица, но отменная актриса — женственная, с очаровательной улыбкой и светящимися глазами, необыкновенно гибкая. Ее героиня была доверчива и нежна, чиста и простодушна, и вот — ее светлую радость растоптали клевета и мнительность любимого, посмевшего поверить сплетням.

Дамы вытирали платочками глаза, мужчины вздыхали. Когда занавес опустился, на сцену полетели кошельки, цветы, украшения. «Фора!» — выкрикивали зрители. Чаровница-актриса заставила их вспомнить лучшее, что было в их жизни, ту истинную любовь, которая хоть раз, да посещает любого человека. Как подарок или кара судьбы…

Улыбаясь, граф Николай Петрович прошел за кулисы, в кабинет Изумрудовой, где гримировалась и Параша. Девочка сидела, усталая, на сосновом стуле. Против воли, точно околдованный, он подошел и поцеловал ей руку… И тогда она расплакалась навзрыд, по-детски освобожденно всхлипывая, вытирая мокрое, покрасневшее лицо рукавом.

А позже в своей комнате Параша долго сидела у окошка, вслушиваясь в доносившиеся звуки, и синий вечер почему-то казался ей черным. Когда к ней вошла Анна Изумрудова и похвастала новым подарком молодого графа — изумрудной брошью, Параша тихонько спросила:

— Любишь, значит?

Анна чуть не засмеялась.

Граф собой не плох, только больно субтильный, и всегда беседует вежливо, с французскими словами. Анна первое время оглядывалась — да с ней ли он? А потом она страсть как любила каленые орехи, заморские, а граф не жадный, всегда ее угощал и вино наливал густое, как мед.

Но если она на сцене ошибалась, если ему не нравилась ее игра, надолго от себя отлучал. Хоть и не наказывал ни разу: ни розог не попробовала, ни перевода на «низшую дачу»… Всегда отпускались ей и караси из прудов, и белый хлеб, и заморское бланманже, как графской семье.

Анна знала, что ее сладкий век короток. Среди дворни ходили слухи, что старый граф мечтает о женитьбе сына. И то сказать, самый завидущий жених в России — ни от одной барышни отказа не будет.