Эрин Стюарт - Шрамы как крылья

Мы стоим в дверях кабинета математики, и я делаю шаг в сторону, давая ученикам пройти. Они идут молча, кое-кто из них слабо улыбается, обходя кресло Пайпер, которое она остановила ровно посреди входа.

– Вообще-то пространство за кулисами фактически находится на сцене. Думаю, мне понравится такая работа. – Я так долго была наедине с собой, что и не помню, каково это – чувствовать себя частью чего-то большего, быть частью команды. – А один из парней…

– Парень?! – Подавшись вперед, Пайпер театральным жестом подпирает подбородок кулаком и наигранно хлопает ресницами. – Хочу знать каждую подробность!

– Да не о чем рассказывать. – Удивившись столь бурной реакции подруги, я решаю не упоминать Асада. – Он просто был вежлив со мной, вот и все.

– Ой, перестань, такие откровенные разговоры заставляют меня краснеть, – игриво шепчет Пайпер.

Перекинув сумку через плечо, я собираюсь уйти, но подруга хватает меня за руку.

– Шутки в сторону, я хочу завтра же узнать все пикантные подробности.

– С таким лицом никаких подробностей ожидать не стоит. – Я показываю пальцем на шрамы.

– Ладно, если в деле замешан парень, то, конечно, работать за кулисами лучше, чем изображать на сцене дерево. Да и я не собираюсь прокалывать волейбольные мячи в промежутках между наполнением бутылок водой. – Пайпер улыбается, и тут звенит звонок. – Видишь, мы вполне обычные подростки. Я снова в команде, а ты влюбилась…

– Я не влюбилась.

– А потом мы начнем ходить на футбольные матчи и слоняться по торговым центрам. Доктор Лейн будет гордиться нами.

– Давай не будем забегать вперед. И вообще, это не считается – жизнь, может, и обычная, но мы начинаем ее заново.

– Ава! – окликает меня Пайпер, когда я ухожу. – Моя новая нормальная жизнь была отстойной до твоего появления!

– К твоему сведению, она до сих пор отстой! – перекрикивая голоса проходящих между нами парней в спортивной форме, отвечаю я. – Но ты права, моя жизнь тоже была такой.

Когда я захожу в актовый зал после уроков, Асад жестом предлагает мне подняться к нему на сцену. Я карабкаюсь по задней лестнице – довольно затруднительный процесс, когда ты в компрессионном белье, а на коленях швы, соединяющие кожу словно суперклей.

Несколько человек уже стоят на сцене кружком, и я тихо подхожу к Асаду.

– Что это?

– Круг доверия, – шепчет он, будто раскрывая священную тайну. – Мы встаем так каждый день перед репетицией. Тони утверждает, что это нас объединяет.

– Тони?

– Режиссер. Помнишь парня, который говорил о «Волшебнике страны Оз»? Ну, который выглядит, как родной брат Лина-Мануэля Миранды, только выше и пафосней? В общем, по знаку Тони мы беремся за руки и рассказываем что-нибудь о ком-нибудь из труппы.

Я закатываю глаза, стараясь выглядеть скорее раздраженной, чем испуганной. Кажется, я ненароком угодила в самый настоящий кошмар.

Тони – он на целую голову выше всех собравшихся – выходит в центр круга, разводит руки и поворачивается вокруг своей оси. Он вновь в черном. Интересно, переоделся после уроков или весь день выглядит, как театральный полубог?

– Круг доверия. Начинаем, – торжественно произносит он и берет за руку ближайшую девушку.

Она протягивает руку соседу, и так далее. Я наблюдаю, как эта волна катится ко мне, всецело убежденная, что на мне она споткнется и рассыплется.

Когда очередь доходит до меня, Асад торопливо хватает мою ладонь, что-то шепчет и кивает на рядом стоящего парня, побуждая меня протянуть руку ему. Что ж, я так и делаю.

Вот только это не рука.

Это мой плавник. Моя клешня. Франкенштейнская рука с огромным большим пальцем, пересаженным с ноги и спекшимися в одну массу остальными. Еще она напоминает прихватку для горячего, выкрашенную в телесный цвет.

Ее увидели все. Увидел и мой сосед. Его рука повисла в воздухе на полпути к моей, словно кто-то нажал на паузу. Жаль, что это не так. Тогда, быть может, получилось бы отмотать назад.

Вместо моей руки парень хватается за руку своей соседки; к несчастью, ею оказывается Кензи – девушка, о которой меня предупреждала Пайпер. Она поворачивает ко мне свое худое лицо с вечно кислым выражением и смотрит прямо на мою повисшую в воздухе кисть.

– Ты должен взять ее за руку, – говорит она моему соседу. – Плохая примета, если круг не замкнется.

Парень переводит взгляд с меня на Кензи, потом на Тони и вновь на мою руку. У меня по шее бегут мурашки, и я чешу ее, частично желая облегчить зуд, частично – занять чем-нибудь мою позорную клешню.

– Да ладно, все равно мне немного больно, когда берутся за мою левую руку, – говорю я и сую свой придаток-мутант в карман джинсов.

Облегченно вздохнув, парень опускает руку. Волна рукопожатий продолжается, а я опускаю взгляд в пол.

– Закрой глаза, – шепчет мне Асад.

Я так и делаю, но слегка приоткрываю один глаз, когда наш хоровод трогается с места. Ведет его парень в черном, а в центре хоровода оказывается девушка, миниатюрная и хорошенькая, словно куколка. Одна из подружек Кензи. Когда настает моя очередь говорить, я бормочу какую-то чушь о ее классной стрижке.

Только думаю я не о ее волосах. И даже не о пустоте слева от меня – там, где идет парень, так и не взявший меня за руку.

Я думаю о смуглом парне справа, который не побоялся это сделать.

Я мысленно ругаю Пайпер – не брякни она о пикантных подробностях, я бы и думать ни о чем таком не стала. И именно поэтому я и не призналась ей, что речь шла об Асаде. Она бы раздула из мухи слона, хотя тут и говорить-то не о чем: парни тоже входят в «Список вещей, исчезнувших в огне».

Десятиклассник Джош, с которым я встречалась в прежней жизни, стал моим последним парнем. Мы обнимались в коридорах, долго болтали по телефону вечерами и однажды даже поцеловались под трибунами после футбольного матча. Это неловкое касание губ и языков со вкусом слюны и жевательной резинки стало моим первым и последним поцелуем, поэтому мой разум снисходительно признал его романтичным – ведь в нем присутствовало и возбуждение, и осенняя прохлада, и соприкосновение тел.

Джош приходил навестить меня в больнице, но я запретила пускать его. Мне хотелось помнить, как он смотрел на меня до пожара – тем вечером под трибунами, когда я прятала нервную улыбку за волосами, а он убрал их и склонился ко мне с затуманившимся взглядом.

Огонь пощадил мою память, и я храню в ней расплывчатое воспоминание о том дне, когда парень смотрел на меня как на девушку, которую мог бы полюбить.

Остается лишь вспоминать – ведь парни больше обо мне так не думают.

Впрочем, я тоже не думаю о них.

Однако я украдкой бросаю взгляд на пальцы Асада, переплетенные с моими – морщинистыми, торчащими из компрессионного белья. Когда мы открываем глаза, он выпускает мою ладонь. Я смотрю в сторону, надеясь, что никто не видел, как я пялилась на наши руки.