Эрин Стюарт - Шрамы как крылья

Тони разделяет нас на две группы: актеров и рабочих; я сажусь по-турецки рядом с Асадом на деревянный пол и жду указаний, как стать «Самым лучшим рабочим сцены в истории этого театра». Асад ложится на спину, опираясь на локти и вытянув ноги вперед.

– Итак, Ава Ли, Пайпер сказала, что в прежней своей школе ты тоже ходила в театральный кружок.

– Не совсем так. – Мне хочется спросить, почему он и Пайпер говорили обо мне, но вместо этого я киваю на актеров, сгрудившихся вокруг списка ролей. – Я жила театром, была одной из них.

Кензи подпрыгивает и обнимает девушку из круга, громко визжа о том, что ей досталась роль Дороти. Меня гложет зависть – мы с друзьями тоже так делали.

– Тогда почему бы тебе не пойти к актерам?

– Шутишь? – Я смеюсь.

Асад недоуменно хмурится, и я показываю на свое лицо. Он садится и вглядывается в него.

Справа от меня две девушки пихают друг друга локтями и кивают на парня, который открыто рассматривает Обгоревшую.

– Откуда они?

– Мои шрамы?

– Да.

Девушки глазеют, дожидаясь моего ответа, и я вспоминаю Пайпер, которой было бы наплевать, что на нее кто-то смотрит или не взял за руку в круге стыда. Она бы сказала что-нибудь эпатажное и забавное, отчего все сразу же забыли бы и об инвалидном кресле, и о ее ожогах. Нацепив жуткую улыбку, я наклоняюсь к Асаду и шепотом спрашиваю:

– «Хочешь знать, откуда у меня эти шрамы?»

Широко улыбнувшись, Асад делает большие глаза.

– Это же не цитата из фильма про Бэтмена?

– Строго говоря, я цитировала Джокера.

– Тогда, строго говоря, ты самая крутая девушка из всех, кого я знаю.

Я смотрю на сцену, стараясь не обращать внимания на трепет в груди. К счастью, в этот момент из-за кулис выходит парень в черном и все взгляды тотчас же устремляются к нему. Асад забывает про свой вопрос, да я и не собиралась отвечать на него, пока рядом торчат девчонки, готовые превратить мою трагедию в послеобеденную сплетню.

– Значит, вы хотите быть рабочими сцены? – обращается к нашей группке парень в черном. – Предупреждаю, вы не получите ни роз, ни аплодисментов. – Он умолкает и обводит нас внимательным взглядом. – Но без вас не будет и представления. Вы невидимые руки за сценой. – Он поднимает вверх стопку черных футболок. – Вообще-то ваша единственная цель – раствориться на фоне сцены. Вы сможете это сделать?

Я киваю. Уж это я точно могу.

По рукам идут черные футболки, все надевают их прямо поверх своей одежды. Я сую голову в футболку, надеясь, что все получится как надо. Но если что-то может пойти не так, то оно обязательно пойдет не так – моя голова попадает в рукав. В тихой панике я пытаюсь выбраться из синтетической темноты, но локоть не сгибается, как надо.

Асад со смехом предлагает помощь. Сдавшись, я опускаю руки и киваю.

Он расправляет футболку, и, когда моя голова проникает в ворот, бандана сползает. Жизнь всегда готова поставить тебя в унизительное положение.

Взгляд Асада падает на мою голову раньше, чем я успеваю прикрыть ее, и на миг его глаза расширяются. На месте длинных прямых каштановых волос, которые украшали мою голову до пожара, теперь виднеются лысые проплешины – там врачи брали кожу для пересадки на лицо. Часть фолликулов сгорела, а из тех, что уцелели, теперь растут грубые, курчавые волоски. Доктор Шарп убеждает меня, что это временно, но я не рассчитываю, что мои волосы когда-нибудь станут шикарными, как в рекламе шампуня.

Пятнистый скальп делает мой облик мумии еще более жутким, однако вместо того, чтобы убежать с криками ужаса, Асад поправляет мою бандану.

– Поздравляю! Ты только что перешла на темную сторону театра! – произносит он и натягивает собственную футболку. – Вскоре ты научишься сливаться с фоном не хуже меня.

Я на всякий случай поглубже натягиваю бандану на отверстие на месте левого уха.

– Жду не дождусь.

Тони – тот самый парень в черном – ведет нас во внутреннее святая святых сцены. Мы гуськом бредем по лабиринту черных кулис, а он указывает нам на акустическое и осветительное оборудование и укромные чуланы.

Пока Тони поясняет, как работает устройство по подъему занавеса, Асад наклоняется ко мне.

– Хочешь увидеть, где творится истинное волшебство? – шепчет он, щекотнув мой лоб прядью волос.

Когда остальная группа идет к гримерным, Асад ведет меня в заднюю часть актового зала. Я поднимаюсь за ним по темной винтовой лестнице, и пересаженная кожа болезненно натягивается на коленях. Комната, в которую мы поднялись, похожа на рубку управления космическим кораблем. Усевшись во вращающееся кресло, Асад раскидывает руки в стороны, обводя взглядом ряды рычажков и кнопок.

– Добро пожаловать в мою берлогу. Она, конечно, скромная, но цыпочкам нравится.

Я складываю руки на груди и прислоняюсь к стене, пытаясь не обращать внимания на жжение в коленях. Вдруг, если я начну тереть их или и вовсе усядусь на пол, как мне хочется, Асад решит, что зря притащил сюда странную Обгоревшую?

– И скольких же цыпочек ты сюда приводил?

Асад нажимает какую-то кнопку, и в актовом зале гаснет свет. Нажимает другую – и посреди сцены появляется круг света.

– В вопросе цыпочек количество – не главное.

Асад зажигает свет в актовом зале. Я смотрю вниз, и у меня екает в груди – пол далеко-далеко внизу. Вспоминается, как я выглядывала из окна спальни. «Прыгай!» – кричал отец, но ноги не слушались. Тогда он толкнул меня, и я выпала из окна, и земля понеслась навстречу…

Не давая воспоминаниям накрыть меня с головой, я быстро отступаю от окна. В это время на сцену выходят несколько старшеклассниц во главе с Кензи, чье лицо выглядит еще противнее.

– Эта девушка вечно из себя что-то строит.

– Кензи Кинг? Вообще-то, это все принадлежит ей.

Он указывает на какую-то надпись за рядами кресел. «Театр семьи Кинг», – прищурившись, читаю я.

– В общем, она буквально владеет им. Ее семья каждый год жертвует кучу денег на театральный кружок, так что Кензи уверена, что возглавляет его – и всех, кто в нем состоит. – Асад возбужденно потирает руки. – Подслушаем их?

Он поворачивает рычажок на панели перед собой, и комнату заполняют звуки шагов.

– Чувствую себя вуайеристкой. Сделай громче, а?

Асад со смешком увеличивает громкость, и из колонок раздается голос Кензи.

– …да я же о ней беспокоюсь. Видели, какая неловкость произошла сегодня в круге доверия? Но кто стал бы винить парня за то, что он не захотел прикоснуться к этому… существу. И вряд ли она знает, что от нее несет, как от дома престарелых.

Напрягшись, я отступаю от Асада – вдруг он начнет принюхиваться, чтобы проверить слова Кензи? Однако он лишь приглушает звук.

– Прости, я не знал…

– Ничего, мне не привыкать. – Я пожимаю плечами.