Эрин Стюарт - Шрамы как крылья

– Зря. – Нахмурившись, Асад щелкает переключателем, и свет в глубине сцены то загорается, то снова гаснет.

Я отхожу еще дальше от окна, но уже не из боязни высоты – нет, теперь я опасаюсь, что меня заметит Кензи.

– Мы должны сказать ей что-нибудь. Ты должна сказать, – говорит Асад.

С напускным спокойствием я облокачиваюсь о пульт управления. Однако на самом деле мне хочется сбежать из этого места, в воздухе которого уже ощущается медицинский запах моего крема.

– Ага, конечно. Ведь такие, как я, могут запросто подойти к таким, как она, и сказать: «Пожалуйста, полюби меня. Ну пожалуйста!» Подобные кензи – один из непреложных законов старшей школы. Они как гравитация – будут всегда, что бы ты ни делал.

Кензи со свитой выходят из актового зала. Их губы шевелятся, но насмешек я уже не слышу – Асад выключил звук.

– Кроме того, если я начну выступать против каждой несправедливости, у меня не хватит времени на просмотр «Настоящих домохозяек».

– Все равно это неправильно, – со слабой улыбкой возражает Асад. – Пусть даже вы с Пайпер друзья.

– А причем здесь Пайпер? – выпрямившись, спрашиваю я.

– Видишь ли… – Асад осекается и тяжело сглатывает. – Это случилось под Новый год.

Он умолкает, будто ожидая, что я понимаю, о чем идет речь. Но я лишь недоуменно гляжу на него.

– Они с Кензи были лучшими подругами, а потом раздружились. И тут появляешься ты и становишься лучшей подругой Пайпер. Насколько я знаю девчонок – а знаю я их, откровенно говоря, не так уж и хорошо – это недопустимо.

Я поднимаю руку, призывая его замолчать.

– Пайпер дружила с Кензи? Не может быть!

Протяжно присвистнув, Асад качает головой.

– Пайпер не рассказывала тебе об этом?

– Нет. У нас довольно строго с тем, о чем можно, а о чем нельзя спрашивать.

Нажав на пульт всей ладонью, Асад погружает актовый зал в темноту.

– Возможно, пришла пора спросить.

В тот же вечер я провела кое-какую разведку в интернете. Первым делом открываю свой профиль, в который не заходила со дня пожара.

Я не врала Пайпер, что меня нет в социальных сетях, – я их и впрямь не использую. По крайней мере, в жизни после пожара.

С маленькой круглой аватарки мне улыбается Ава-до-Пожара, стоящая у огромного клена во дворе старого дома. Однажды в больнице я совершила ошибку – прочла все эти энергичные приказы из разряда «Поправляйся!» и комментарии в духе «Ты героиня», «Ты наш пример для подражания», «Главное, что ты выжила»… Я не отвечала на них. Что на такое вообще можно сказать?

Кроме того, мне нравится, что прежняя я до сих пор существую там, нетронутая огнем, смертью и реальностью – Ава-до-Пожара с безупречной кожей и счастливой улыбкой. И я хочу, чтобы она оставалась такой, застывшей в янтаре времени этой мировой паутины.

Так что я не стала нажимать на свое имя или красные цифры 153 в уголке, извещающие о количестве непрочитанных сообщений от старых друзей. Я хочу, чтобы они тоже помнили меня прежней.

Первым в новостной ленте оказывается фото Хлои. Я едва узнаю ее: Хлоя распрямила свои буйные кудри и похудела. На фото она сидит на краю сцены в нашем школьном театральном зале в компании Эммы и Стейси.

А потом я словно проваливаюсь в кроличью нору – на меня сыплются фотографии всех моих старых друзей. Вот они идут в «Бургеры и коктейли Томми», лазают по каньону, кланяются со сцены…

Жизнь и мои друзья идут вперед без меня.

При виде фотографии Джоша я замираю. Он стоит на школьной парковке, обняв за талию девушку с длинными волнистыми волосами.

Я тут же закрываю картинку. Вот почему я не хочу видеть их фотографии. Тем более эта разведывательная операция нацелена не на мое прошлое.

Я набираю имя Пайпер и легко узнаю ее по неоновой полосатой компрессионной одежде, словно сияющей на фотографии в профиле. Страничка оформлена в духе Пайпер – фото черно-белых спиц ее инвалидного кресла под неожиданным углом, макрофотографии ее ожогов, мрачные стишки о шрамах и бесконечное множество картинок с татуировками в виде крыльев феникса. Но ее самые ранние фотографии датируются серединой января. Ни слова о том, что случилось в Новый год, ни слова о Кензи.

Я вбиваю в строку поиска «Кензи Кинг» и щелкаю по фото загорелой девушки на фоне пляжа.

Ее профиль закрыт от посторонних. Тогда я проверяю странички ее друзей и нахожу предновогодние фотографии – Кензи и Пайпер в огромных очках и цилиндрах широко улыбаются на камеру. А еще их совместные фотографии с девушкой с короткой стрижкой – вот их троица сидит, закутавшись в одеяла, на футбольном матче; вот они на школьном балу, в расшитых блестками платьях; а вот – стоят на краю сцены, взявшись за руки…

В каком из безумных параллельных миров Пайпер и Кензи могли быть подругами?

Я просматриваю фотографии прошлого, которое Пайпер явно хочет забыть. Я должна узнать, что случилось, если хочу выжить в театре Кензи Кинг.

На этот раз доктор Лейн рассказывает нам о силе страха, а я думаю лишь о том, как бы улучить минутку и поговорить с Пайпер наедине.

Пайпер закатывает глаза, когда плачущий парень – кажется, его зовут Брейден – рассказывает о своих страхах. Он боится, что из-за потери руки не сможет больше играть на пианино, а его девушке будет противно обнимать его из-за шрамов.

– Спасибо, что поделился своими страхами, – говорит доктор Лейн под аккомпанемент всхлипываний Брейдена. – Я хочу, чтобы все вы сейчас подумали о том, чего боитесь больше всего. Как вы могли бы вернуть контроль над ситуацией? Выберите напарника и обсудите это с ним.

Пайпер поворачивается ко мне и кивает на Брейдена, вытирающего лицо бумажным платочком.

– Даже не будь у него шрамов, он бы все равно лажанулся во время первого раза с девушкой – рыдания не возбуждают. – Опершись подбородком на руки, она широко улыбается. – Кстати, расскажи о своем театральном Ромео.

– Не о чем рассказывать. Он в команде рабочих сцены и при виде меня не шарахается в сторону.

Пайпер кивает, ее глаза горят, будто я прочла ей страницу из непристойного романа для взрослых.

– Отлично. Ваш поцелуй за кулисами – лишь вопрос времени.

Жар заливает мое лицо, и я перевожу взгляд на Брейдена. Он сквозь слезы рассказывает о своей боязни испугать девушку, представ перед ней во всем безобразии своей нагой плоти.

– Он прав. Для меня парни тоже теперь под запретом.

Пайпер поднимает бровь.

– Значит, доктор Шарп последний, кто видел тебя голой? Надеюсь, вам обоим это понравилось.

– Так, сейчас ты просто отвратительна.

– Ну, его девушка может повести себя похуже, чем доктор Шарп с потрясными ямочками на щеках. Я просто хочу сказать: не стоит так быстро ставить крест на парнях.