Джон Голсуорси - САГА О ФОРСАЙТАХ

Но в этот момент сэр Лоренс заметил, что Корвен направился к двери, и окликнул его:

— Хэлло!

Корвен обернулся и подошёл.

Сэр Лоренс встал, уповая на то, что обнаруживает так же мало признаков замешательства, как и муж его племянницы.

— Жаль, что вы не застали меня, когда заходили к нам. Долго пробудете в отпуске?

— Осталась всего неделя, а потом, видимо, придётся лететь через Средиземное море.

— Ноябрь — нелётный месяц. Что вы думаете о нашем пассивном торговом балансе?

Джерри Корвен пожал плечами:

— Надо же людям чем-то заниматься. Наши никогда не видят дальше собственного носа.

— Tiens! Une montagne? [5] Джон ГОЛСУОРСИ Сага о Форсайтах (цикл) Спасение Форсайта (повесть) Эти три сентябрьские недели в Зальцбурге, во время его первого путешествия по Европе, так сильно отложились в памяти, что именно они вспомнились Суизину Форсайту, находящемуся на пороге смерти… Помните карикатуру Каран дгАша на Буллера под Ледисмитом? Нет, конечно, не помните: с тех пор прошло тридцать два года. Но национальный характер так быстро не меняется, верно? А как Цейлон? В Индию, надеюсь, не влюблён?

— В нас во всяком случае нет, но мы не огорчаемся.

— Клер, видимо, противопоказан тамошний климат.

Насторожённое лицо Корвена по-прежнему слегка улыбалось.

— Жара — да, но сезон её уже прошёл.

— Увозите Клер с собой?

— Конечно,

— Разумно ли это?

— Оставлять её здесь ещё неразумнее. Люди либо женаты, либо нет.

Сэр Лоренс перехватил взгляд собеседника и решил: "Не стану продолжать. Безнадёжное дело. К тому же он бесспорно прав. Но держу пари…"

— Прошу прощения, — извинился Корвен. — Я должен отправить письма.

Он повернулся и вышел, подтянутый, уверенный в себе. "Гм! Нельзя сказать, чтобы наше объяснение прошло плодотворно", — подумал сэр Лоренс и опять сел за письмо в "Тайме".

— Надо раздобыть точные цифры. Поручу-ка я это Майклу… — пробормотал он, и мысли его вернулись к Корвену. В таких случаях всегда неясно, кто же действительно виноват. В конце концов неудачный брак — это неудачный брак, и тут уж ничто не поможет — ни похвальные намерения, ни мудрые советы. "Почему я не судья? — посетовал сэр Лоренс. — Тогда я мог бы высказать свои взгляды. Судья Монт в своей речи заявил: "Пора предостеречь народ нашей страны от вступления в брак. Этот союз, вполне уместный во времена Виктории, следует заключать в наши дни лишь при условии явного отсутствия у обеих сторон сколько-нибудь выраженной индивидуальности…" Пойду-ка я домой к Эм".

Баронет промокнул давно уже сухое письмо в «Тайме» и вышел на темнеющую и тихую в этот час Пэл-Мэл. По дороге остановился на СентДжеймс-стрит, заглянул в витрину своего виноторговца и стал соображать, как покрыть добавочные десять процентов налога, когда услышал возглас:

— Добрый вечер, сэр Лоренс.

Это был молодой человек по фамилии Крум.

Они вместе перешли через улицу.

— Хочу поблагодарить вас, сэр, за то, что вы поговорили насчёт меня с мистером Масхемом. Сегодня я встретился с ним.

— Он вам понравился?

— Да. Он очень любезен. Разумеется, влить арабскую кровь в наших скаковых лошадей — это у него просто навязчивая идея.

— Он заметил, что вы так считаете?

Крум улыбнулся:

— Вряд ли. Но ведь наша лошадь много крупней арабской.

— А всё-таки затея Джека не лишена смысла. Его ошибка в другом — он надеется на быстрые результаты. В коннозаводстве всё равно как в политике: люди не желают думать о будущем. Если начинание не приносит плодов к исходу пяти лет, от него отказываются. Джек сказал, что берет вас?

— Пока на испытательный срок. Я отправлюсь к нему на неделю, и он посмотрит, как я управляюсь с лошадьми. Сами матки прибудут не в Ройстон. Он нашёл для них местечко в окрестностях Оксфорда, около Беблок-хайт. Там я и поселюсь около них, если окажется, что я ему подхожу. Но это уже весной.

— Джек — педант, — предупредил сэр Лоренс, когда они входили в "Кофейню". — Вам нужно это учесть.

Крум улыбнулся:

— Я уже догадался. У него на заводе образцовый порядок. На моё счастье, я действительно разбираюсь в лошадях и нашёл, что сказать мистеру Масхему. Было бы замечательно снова оказаться при деле, а уж лучше такого я и желать не могу.

Сэр Лоренс улыбнулся: энтузиазм всегда был ему приятен.

— Вам следует познакомиться с моим сыном, — сказал он. — Тот тоже энтузиаст, несмотря на свои тридцать семь. Вы, наверно, будете жить в его избирательном округе. Хотя нет, не в нём, а где-то поблизости. Вероятно, в округе Дорнфорда. Между прочим, известно вам, что моя племянница — его секретарь?

Крум кивнул.

— Может быть, теперь, в связи с приездом Корвена, она бросит работу, — заметил сэр Лоренс и пристально посмотрел молодому человеку в лицо.

Оно явственно помрачнело.

— Нет, не бросит. На Цейлон она не вернётся.

Фраза была произнесена так отрывисто и мрачно, что сэр Лоренс объявил:

— Здесь я обычно взвешиваюсь.

Крум проследовал за ним к весам, как будто у него не хватало духу расстаться с собеседником. Он был пунцово-красен.

— Откуда у вас такая уверенность? — спросил сэр Лоренс, воссев на исторический стул.

Молодой человек стал ещё краснее.

— Люди уезжают не для того, чтобы сейчас же возвратиться.

— Бывает, что и возвращаются. Жизнь — не скаковая лошадь, которая никуда не сворачивает от старта до финиша.

— Я случайно узнал, что леди Корвен решила не возвращаться, сэр.

Сэру Лоренсу стало ясно, что разговор дошёл до такой точки, за которой чувство может возобладать над сдержанностью. Этот молодой человек влюблён-таки в Клер! Воспользоваться случаем и предостеречь его? Или человечнее не обратить внимания?

— Ровно одиннадцать стонов, — объявил баронет. — А вы прибавляете или убавляете, мистер Крум?

— Я держусь примерно на десяти стонах двенадцати фунтах.

Сэр Лоренс окинул глазами его худощавую фигуру:

— Да, сложены вы удачно. Просто удивительно, как брюшко омрачает жизнь! Вам, впрочем, можно до пятидесяти не беспокоиться.

— По-моему, сэр, у вас тоже для этого нет оснований.

— Серьёзных — нет. Но я знавал многих, у кого они были. А теперь мне пора идти. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, сэр. Честное слово, я вам страшно благодарен.

— Не за что. Мой кузен Джек не прогадает, вы, если прислушаетесь к моему совету, — тоже.

— Я-то уж, конечно, нет! — искренне согласился Крум.

Они обменялись рукопожатием, и сэр Лоренс вышел на Сент-Джеймсстрит.

"Не понимаю, — рассуждал он про себя, — почему этот молодой человек производит на меня благоприятное впечатление? Он ещё доставит нам немало хлопот. Я должен был бы ему сказать: "Не желай жены ближнего твоего". Но бог так устроил мир, что мы никогда не говорим того, что должны сказать". Интересно наблюдать за молодёжью! Считается, что она непочтительна к старикам и вообще, но, право, он, сэр Лоренс, этого не замечал. Современные молодые люди воспитаны ничуть не хуже, чем он сам был в их годы, а разговаривать с ними даже легче. Разумеется, никогда не угадаешь, что у них на уме, но так оно, наверно, и должно быть. Рано или поздно смиряешься с мыслью, — и сэр Лоренс поморщился, споткнувшись о камни, окаймлявшие тротуар на Пикадилли, — что старики годятся лишь на то, чтобы с них снимали мерку для гроба. Tempora mutantur et nos mutamur in illis. [6] Джон ГОЛСУОРСИ Сага о Форсайтах (цикл) Спасение Форсайта (повесть) Эти три сентябрьские недели в Зальцбурге, во время его первого путешествия по Европе, так сильно отложились в памяти, что именно они вспомнились Суизину Форсайту, находящемуся на пороге смерти… Впрочем, так ли уж это верно? Его поколение отличается от нынешнего не больше, чем манера произносить латинские слова в дни его юности от того, как их произносят теперь. Молодёжь — всегда молодёжь, а старики — это старики; между ними всегда останутся расхождения и недоверие; старики всегда будут испытывать горячее, но нелепое желание думать и чувствовать, как молодёжь, сетовать на то, что не могут так думать и чувствовать, а в глубине души сознавать, что, будь у них возможность начать жить сначала, они бы не воспользовались ею. И это милосердно по отношению к человеку! Когда он износился, жизнь исподволь и мягко приучает его к летаргии. На каждом этапе существования ему отпущено ровно столько воли к жизни, сколько требуется, чтобы дотянуть до конца. Чудак Гёте обрёл бессмертие под мелодии Гуно благодаря тому, что раздул потухающую искру в яркое пламя. "Чушь! — подумал сэр Лоренс. — Типично немецкая чушь! Да неужели бы я, если бы даже мог, поменялся судьбой с этим мальчиком, чтобы вздыхать, рыдать, украдкой предаваться восторгам и чахнуть от тоски? Ни за что! А поэтому хватит со стариков их старости. Когда же наконец полисмен остановит эти проклятые машины? Нет, практически ничто не изменилось. Шофёры ведут машины, повинуясь тому же ритму, в каком кучера омнибусов и кэбов погоняли своих спотыкающихся, скользящих по мостовой, гремевших копытами кляч. Молодые люди и девушки испытывают то же законное или незаконное влечение друг к другу.