Анна Броделе - Верность

— Колом его, колом!

— Моя Амалия должна весь день под зонтиком сидеть, чтоб ее солнечный удар не хватил… — снова начал Максис.

Даце в это время обрела способность связно думать. Сердце, правда, все еще колотилось, как шальное, но она уже овладела собой. Она была благодарна Максису за то, что тот спас ее, и вдруг вспомнила свой текст.

— На такую ты и похожа! — снова крикнул кто-то из зрителей.

— Дальше, дальше! — шепнул на ухо Максис.

— Доктора запретили мне свежим воздухом дышать. Потому я и на поле не хожу, — пролепетала Даце.

— Вон что! А загорать под яблонями в отцовском саду можешь? — вставила Дарта.

— Воздух хлева я тоже не переношу, — уже смелей сказала Даце, — тошнит от него… Лучше всего на танцульках… вот я и бегаю на них сколько могу.

— Ха-ха-ха! — смеялись зрители.

Максис увел Даце.

Когда на «сцену» вышла Виолите, все еще шумели и смеялись.

— Я благородная дама, — торопливо начала она. — Потому я ухожу из колхоза. Простая черная работа — не для меня…

— Как же, как же, — добавили зрители, — сразу видно.

— Подамся в Ригу счастья искать. — Виолите теперь решилась взглянуть на «публику». — Там для меня пирогов напекли. А вы, дураки, оставайтесь тут и работайте в колхозе. В Риге буду по бульвару прогуливаться, на скамеечке посиживать. Если хотят, пускай меня дезертиром называют, мне наплевать на это. Вообще мне на все наплевать!

— Как бы ты в себя не попала! — предостерег ее кто-то.

— Ишь какая умная!

— О какой-то семилетке, о коммунизме говорят, — продолжала Виолите, уже уверенная, что ничего не позабыла, — но я ничего не понимаю в этом, вообще я очень мало понимаю…

Зрители смеялись.

— В колхозе говорят о разных там планах — хотят невесть что построить и достичь… а мне до всего этого дела нет, — сказала Виолите. — Ну, пускай строят. Когда тут станет хорошо — будет электричество, будет вода из кранов течь — тогда, может, окажу вам честь и вернусь.

— О, тогда поздно будет, барышня! — воскликнул кто-то.

— Очень ты нужна будешь! — поддержал другой.

— Вообще мне с вами не по пути. Будьте здоровы!

И она мелкими шажками ушла со сцены.

Аплодисменты и смех.

В заключение Инга попросила зрителей быть снисходительными в оценке первого вечера, пригласила тех, кто хочет взять книги, войти в другую комнату, предложила почитать журналы и газеты. Кое-кто пошел за книгами, кое-кто взял по журналу.

«Может быть, все же удастся вызвать интерес?» — думала Инга, встречая благодарным взглядом каждого, кто подходил к книжной полке.

— Мне очень понравилось, — похвалила Дарта Межалацис, собираясь уходить. — Когда вы опять такой теятр покажете?

У себя в комнате Ливия опустилась на тахту.

— Ну?! — вызывающе спросила она. — Карлен, что ты скажешь?

Дижбаяр вытирал очки.

— Агитпропка… чего там говорить?

— Сумасшедшая баба… — сказал Эгон, многозначительно прищурив за спиной Дижбаяра один глаз и показывая Ливии на дверь. Ливия коротко кивнула.

Эгон сразу встал.

— Мне пора, — заявил он, сильно тряхнув Дижбаяру руку. Затем он галантно поцеловал у Ливии руку: — Спокойной ночи. До свидания.

Чуть погодя Ливия поднялась, сказала Дижбаяру, который читал газету, что идет мыться, и вышла.

В другом конце двора ее под густыми липами ждал Эгон.

Только вернувшись домой, Забер вспомнил о свертке, который ему сунула Даце. Он раскрыл его и увидел старомодные карманные часы. К ним была приложена записка:

«Не сердитесь, пожалуйста, но я виновата. Я разбила ваши часы, а без часов вам трудно. Это часы моего отца, они ходят очень хорошо. Нам они не нужны, возьмите их себе. Не сердитесь, пожалуйста. Даце Цауне».

Пожав плечами, Максис осмотрел подарок. Затем завел часы и прислушался к их тиканью. Может быть, в самом деле взять? Девушке часы эти все равно ни к чему, брата тоже нет дома. Возьмет на время, а потом, когда купит новые, отдаст.

И, осторожно положив часы на стол около кровати, Максис вспомнил, как сегодня струсила Даце, вспомнил их общий «номер».

Все же хорошая она девушка.

Когда из библиотеки все ушли, Юрис остался с Ингой наедине, он помог ей прибрать комнату — расставить стулья, сложить разбросанные газеты и журналы.

— Как ты считаешь, для первого раза получилось неплохо, не правда ли? — спросила Инга. — По крайней мере, люди начали ходить. В следующий раз будет лучше.

— Ясно, — Юрис энергично тряхнул головой. — Ну, теперь, кажется, полный порядок.

— Да… — Инга стояла посреди комнаты.

— Да… — повторил он, подошел к ней и обнял. — Ингочка, милая…

«Сейчас он позовет меня, и я пойду… пойду за ним, не спрашивая куда — пойду за своим любимым, своим хорошим…» — думала Инга.

Но он даже не поцеловал ее.

Тогда она сама привлекла его к себе и нетерпеливо, с упреком, поцеловала.

— Посидим еще немного? — сказал Юрис, гладя ее волосы.

— Нет! Пойдем!

Они вышли в темную, еще по-летнему теплую ночь.

На дворе они столкнулись с Ливией — та шла из сада.

— Ой, это вы, товарищ Лауре?

— Так точно, — ответил за Ингу Юрис.

— А, и председатель… — сказала Ливия елейным голосом. — Какая прелестная ночь! Просто восхитительно!

Юрис молча шагал и думал — как жить дальше? Уже несколько дней он собирался поговорить об этом с Ингой, ломал себе голову, но не находил решения. Не мог же он сказать: «Переходи жить ко мне, в комнату Атиса, или же я переберусь к тебе, к Себрисам».

Вот была бы у него его старая большая комната!.. А теперь надо ждать, пока Лайзан построит дом. Надо ждать. Но нелегко ждать, когда так хочется, чтобы любимый человек был рядом с тобой, когда в жилах шумит молодая кровь. Ингочка, милая!

Юрис крепко и больно сжал руку Инги. Она тихо вскрикнула, засмеялась и спросила:

— Куда мы идем?

— К тебе домой, — ответил Юрис, — куда же еще?

— Юрис, — тихо, почти шепотом сказала Инга, остановившись. — Погоди немножко.

Он тоже остановился. Она обхватила его шею и, спрятав лицо у него на груди, едва слышно спросила:

— Почему ты меня не целуешь?

Он ответил не сразу. Инга ласково коснулась его волос:

— Юрис, ты любишь меня?

— Разве ты не чувствуешь… Инга, милая?

И он так страстно и горячо поцеловал Ингу в губы, что ей показалось, что вот-вот сердце не выдержит и выскочит из груди.

Юрис коснулся ее щеки.

— Почему ты плачешь, Ингочка?

— Так просто.

Он молча прижал к себе ее голову и, прильнув губами к ее волосам, сказал:

— Я найду выход. Подыщу комнату. Иначе нельзя. Нам надо быть вместе.

Почти не дыша Инга ласкала его лицо. Долго стояла она, поддерживаемая крепкой рукой Юриса, не в силах придумать и решиться, как сказать ему о том, что жгло ее сердце. «Милый мой… родной… разве имеет значение какая-то комната? Я ведь знаю, что ты хочешь быть со мной».