Наталья Ким - Mainstream

Контора стояла на ушах. Мало кто догадывался, откуда ветер дует. Думали, у Степки съехала крыша на почве внезапно открывшейся свободы действий.

До Дмитриева тоже докатились слухи о невиданных репрессиях в вотчине его коллеги и соседа по даче Попова. Но попытки узнать что-нибудь от Лизы заканчивались ничем. С ним она была тиха, грустна и, против обыкновения, молчалива.

Прошли пробы на телевидении. Для программы начали делать заставку и декорации. Гоша пропал из поля зрения на восемь дней, затем снова появился. Сказал просто, что семья вернулась из отпуска: жена выразила желание пожить на даче, Костя — у своей постоянной подруги.

Лиза ушам своим не поверила: плацдарм оставался свободен.

Огорчало одно: из отпуска вернулся редактор. Устроил большую головомойку Степке, но Лиза открыто поддержала все Степины реформы на планерке, восстановил статус-кво с собкорами, снова принял на работу художника.

Жизнь постепенно налаживалась.

Свой первый опыт по наведению порядка в редакции Лиза сочла удачным. Времени, конечно, было мало, чтобы получить устойчивый результат, тем не менее еще с месяц творческий состав газеты с перепугу придерживался установленного ею графика.

Степка обвинял Лизу в том, что она поссорила его с товарищами по работе и что Попов теперь смотрит на него с большим подозрением — уж не вырастил ли себе под боком конкурента. Лиза посоветовала пойти к шефу с пузырем и напиться по-взрослому. Совместные пьянки всегда укрепляют мужскую дружбу. Степка так и сделал.

Посреди этого массива запланированных и незапланированных, но, в целом, предсказуемых событий, выдался один день, который Лиза изо всех сил старалась забыть.

Как всегда, разговор затеяла мама, когда Лиза заскочила к ней пообедать:

— Доча, а кто это приезжал с пригласительным? Такой красивый мужчина. Я его где-то видела. Он не с телевидения?

— Не обращай внимания, это наш новый водила.

— На такой дорогой иномарке? Да и вообще не похож…

— Это ему кто-то покататься дал, наверное. А так он простой работяга. Ну единственное, экстерьер нормальный.

— А он сказал, что журналист.

— Мам, ну не доставай меня. Журналист, не журналист. Какая разница?

— Ты совсем ничего мне о себе не рассказываешь. Я не знаю, с кем ты живешь, как…

— А ты уверена, что хочешь знать, как я живу? И особенно, с кем.

— Я же твоя мать. Я тебя растила не для того, чтобы ты сейчас вот так… — мама заплакала.

— Мам… Ну, мам… Я же не потому что… А просто сама не знаю.

— Даже фамилию не знаешь, даже не можешь на простой вопрос по-человечески ответить.

— Дмитриев. Я с ним сплю. Он — главный редактор. У него рекламное агентство и газета. Жена, сын, мой ровесник. Вот… И ты его видела у меня на картинке. Помнишь, такой удачный был портретик. Я его с фотки «дернула»: на просмотр надо было что-нибудь сделать по рисунку. А натурщиков, как всегда, не было.

— А как же Женя? Ведь вы же помирились.

— Ну вот, я так и знала. Я уже сто раз зарекалась тебе что-то рассказывать. Я не могу тебе объяснить свою жизнь, потому что сама в ней ничего не понимаю. А ты тем более не поймешь. Что ты видела? Всю жизнь прожила замужем, не работаешь, смотришь свои сериалы…

Когда Лиза пошла работать, они с отцом решили, что маме лучше сидеть дома: начались проблемы со здоровьем да и зарплата себя не оправдывала.

Лиза неожиданно для себя по-детски горько разрыдалась. А потом начала со слезами, всхлипами, сбивчиво, перескакивая с одного на другое, рассказывать маме все свои злоключения.

— Как он может: взрослый человек, связался с ребенком! Я позвоню и поговорю с ним.

— Мам, о чем говорить? Я для тебя — ребенок, а для него я не знаю кто. И с Женей не все так просто. Он ведь не торопится разводиться. И он дочку свою любит. А ее ненавижу. Не видела никогда, а ненавижу.

— Господи, а при чем здесь ребенок? Она ведь не виновата.

— Виновата! Уже потому что живет на свете, виновата!

— Тебе нельзя оставаться с Женей. Ты никогда его не простишь.

— А с кем мне оставаться? Наедине со своей печалью? Мне того года хватило, когда я чуть с тоски не сдохла. Нет, мама. Я уже научилась играть в эти гнусные взрослые игры. Мне уже нравится.

На следующий день Лиза привезла и оставила в своей бывшей детской на диване огромного белого медведя:

— Он мешает мне думать.

— Убери кусачки!

Лиза пыталась сделать Дмитриеву маникюр. Методом шантажа и угроз его удалось заставить подержать руки в ванночке с теплой водой и даже намазать их кремом (хотя он при этом долго ругался и согласился на эту процедуру только после того, как Лиза дала ему понюхать крем и убедила, что тот не пахнет). Он почти не сопротивлялся, когда Лиза взялась отодвигать кутикулу заточенной апельсиновой палочкой (пришлось, правда, чуть-чуть побороться). И вот теперь, когда оставалось доделать всего ничего, Гоша уперся:

— Убери, я сказал, кусачки. Никакого маникюра.

— Почему?

— Меня мужики со свету сживут, если увидят с маникюром.

— Я чуть-чуть подрежу, никто ничего не заметит.

— Я не педик какой-нибудь.

— У тебя устаревшие взгляды.

— Я сам устаревший. Я и так уже две недели не бреюсь из-за тебя.

— Тебе очень идет. У меня есть хороший мужской мастер, она будет подстригать тебе бороду.

— У меня все лицо чешется. Пойду бриться.

— По-твоему, лучше, когда я хожу с ободранным носом? У тебя не щетина, а наждак натуральный. Не буду с тобой целоваться! — Она демонстративно отшвырнула щипчики и отодвинулась.

— А что будешь? — Гоша сгреб ее в охапку и усадил к себе на колени, нос к носу.

— Ничего не буду. Уйду в монастырь.

— В мужской, как всегда? — и поправил Лизе челку.

— Да! Я тоже придерживаюсь традиционных взглядов.

Разбудила мама:

— Лиза, срочно приезжай!

— Зачем?

— Женя приехал.

— … … ...

— Прекрати ругаться!

— Извини. Ты откуда звонишь?

— Из телефона-автомата. Он заехал к тебе, тебя нет. Приехал к нам. Я сказала, что у тебя снова болит голова и ты ночевала у нас, а сейчас уехала в больницу. Он собрался ехать за тобой, но я его усадила обедать. А сама вышла с Пифом, из дома звонить не стала.

— Молодец. А который час?

— Двенадцать доходит.

— Я уже еду.

— Куда, если не секрет? — Вообще-то Лиза думала, что Гоши рядом нет. Спать с ним она не могла, даже если захотела бы: храп Лиза органически не выносила. Дмитриев, конечно, ворчал, но, в принципе, почти согласился ночевать в кабинете. Тогда в Костиной комнате она его не слышала. Поскольку от мамы скрывать эту связь уже не было необходимости, Лиза дала ей домашний телефон Дмитриева: в Костиной комнате стоял аппарат (она уже прозвонила все кнопки с памятью: там были друзья, две бабушки и какая-то Марина).