Елена Анопова - Блудная дочь возвращается

Осенью Ольга половину времени проводила в больнице. Она стала раздражительной и отстранённой. Её взгляд обратился внутрь, отмечая все изменения своего организма. Наше общение стало несколько принуждённым: мне было неуютно в больничных коридорах, я испытывала неловкость от своего здоровья, цветущего румянца и насыщенной событиями жизни. Мне было жаль Ольгу, которую я любила как сестру, но показать этого я не имела права. Нельзя было не заметить, как Ольга тает на глазах. Её кожа приобрела какой-то пергаментный оттенок и восковую прозрачность. Но я была ещё так молода, что приближающаяся смерть близкого человека казалась настолько нереальной, что о ней просто не думалось. Тем более, что я уже привыкла к Ольгиной болезни. Онкологический институт на Каширке (ещё его старое здание) был привычен мне ещё с детства - ведь впервые Ольга попала туда в 13 лет. На территории больницы я знала все ходы и выходы, щели в заборе и проходы в подвале, а в тени около морга мы частенько сидели, тайно покуривая.

Этот Новый год Ольга встретила в больнице. Накануне Валерка привез её к себе домой, но о походе в компанию не было и речи. Потом Наташка, Ольгина сестра, рассказывала, что у Ольги отказали ноги и Валерка отнес её обратно в больницу на руках. Но никому ничего не сказал сразу, так как боялся, что его обвинят во всём: домой он забрал Ольгу без разрешения врачей, буквально выкрав её из больницы.

Итак, мы поднялись в квартиру Стаса, осмотрелись, познакомились. Не помню, как уж Стас нас представил своей жене, и что мы наплели своим мужьям - откуда знаем эту семью,… но всё выглядело вполне естественно.

Перед Светкой я не испытывала вины или смущения: в конце концов, она сама виновата, нельзя быть такой курицей. Но ведь ничего, собственно, плохого я ей не делаю. Уводить Стаса не собираюсь, семью не разбиваю. А если не я, то будет кто-то другой, может быть, похуже и поопаснее. Но, видно виновата я была, и наказание не заставило себя ждать.

- Давайте по глоточку… А потом женщины на кухню - готовить, а мужчины - накрывать стол… - распоряжался Стас, открывая бутылку коньяка и разливая всем понемногу.

Эту рюмку я запомнила на всю жизнь - маленькая, плоская, на тонкой изящной ножке, наполненная янтарной жидкостью. Роковой глоток коньяка подействовал через полчаса, когда мы были заняты приготовлением праздничных угощений. Я даже помню в зеркале в коридоре свое осунувшееся лицо с широко распахнутыми глазами - “что со мной?”; чей-то голос рядом: “Господи, ты даже вся позеленела!” Кто-то довёл меня до туалета, а потом, заботливо накрыв, уложил в тишине за закрытой дверью в детской.

Новогоднюю ночь я провела в тёмной комнате, то впадая в забытьё, то выплывая из липкого тумана, чтоб поблевать на снег через открытую фрамугу и с завистью прислушаться к шуму за дверью. И только когда за окном установился ровный серый рассвет, я смогла выползти из своего укрытия. Для меня новый год как бы и не наступил - я не слышала ни боя курантов, ни поздравления Брежнева.

“Как встретишь Новый год, так его и проведешь!” - эта поговорка полностью оправдала себя.

25 января мы уехали в дом отдыха под Москвой: я, Женька, Стас и Витька. Я взяла половину отпуска на Трёхгорке и собиралась неделю провести на природе, а затем сопровождать Стаса в командировку в Грузию. А около 12 ночи нам позвонили и сообщили, что умерла Ольга. Хотя мы знали, что она заболела корью, из-за чего пред отъездом я не могла её навестить, всё равно это было ужасающей неожиданностью. Дальше всё было как в тумане. Мы вернулись в Москву на какой-то попутной машине. Была уже ночь, и мы направились ко мне домой, а наутро пришли к Ольгиным родителям. Жили мы тогда рядом: я на проспекте Вернадского, а они на улице Удальцова. Помню Евгению Григорьевну, сидящую в кресле и кутающуюся в серый пуховой платок, которого раньше никогда у неё не видела. Глаза просто сумасшедшие - рассказывает без всякого выражения в голосе, как Олечка сняла колечки и передала ей: они мешали. Потом ночь накануне похорон: мы с Наташкиным мужем Гоги дежурим около гроба. Родители спят в соседней комнате, а мы то сидим в ногах покойницы, то отправляемся на кухню выпить очередную чашку кофе и выкурить по сигарете. Заплакала я только тогда, когда гроб выносили из квартиры. Помню сугробы вокруг тропинки на Немецком кладбище, между которыми движется цепь провожающих. Я плетусь где-то в конце этой очереди, прижимая к груди горшок с примулами, невесть как оказавшийся в моих руках. Потом кто-то подхватывает меня и выталкивает вперёд к могиле. Какие-то торжественные слова говорит мой отец (наши родители дружили уже тогда). Поминок я не помню совсем. После похорон мы вернулись в дом отдыха. Гуляли по заснеженному лесу, катались на коньках, сидели на концертах. Всё, как обычно.

“Почему я не чувствую горя, не убиваюсь, как положено?”, - думаю я. Ощущаю себя как-то странно, отупело, слегка кружиться голова. Я стою перед зеркалом, расчесываю волосы.

- Смотри, у тебя седой волос, а вот ещё! - и Женька, подошедшая сзади, выдёргивает из моей головы два длинных белых волоса.

С тех пор они так и вырастали, два седых волоса на макушке, пока не смешались с остальными такими же на моей поседевшей с возрастом голове.

- С таким давлением надо в больнице лежать! Как вы только ходите: 70 на 40! - восклицает медсестра в доме отдыха, проводя положенный профилактический осмотр.

Потеря Ольги не сразу дошла до моего сознания. Похороны были позади, и как будто бы ничего не произошло, только пустота где-то в глубине естества… Окружающее перестало радовать, но и горя не ощущалось. Все чувства притупились, в том числе и отношение к Стасу претерпело изменения, потеряв остроту чувств и перейдя в разряд привычки и, в какой-то мере, в безразличие.

Мы, как и собирались, вылетели в Поти, где уже чувствовалась весна. Впечатления от путешествия уже не вызывали прежней радости, которые раньше всегда присутствовали при встрече с новыми городами. К тому же я обнаружила, что беременна. И это тоже не прибавило оптимизма, так как означало новые проблемы и неприятные хлопоты.

В первый же вечер мы решили посетить местный ресторан. Женщин в зале вообще не было, за столиками сидели компании грузин, сразу обратившие на нас внимание. Не успели мы сесть, как нам прислали бутылку вина, которую официант посоветовал принять во избежание неприятных инцидентов. Группа мужиков, вальяжно развалившихся своими круглыми животами за соседним столом, человек десять, раскланялась с нами, подняв тост за гостей их города. Следующим шагом было приглашение нас пересесть на свободные места за их столом, в чём тот же официант порекомендовал не отказывать. Вино лилось рекой, хозяева произносили тост за тостом, которые мы были обязаны благодарственно поддерживать, причём стоя.