Гонзаг Сен-Бри - Дитя да Винчи

Кларе принадлежал к поколению тех, кто навечно был потрясен ужасами войны. Как и Гийом Аполлинер, серьезно раненый в висок осколком снаряда в марте 1916 года, после чего ему была сделана трепанация черепа; в конце концов Аполлинера унесла испанка в 1918 году, это произошло за два дня до перемирия в Ретонде. Весь о гибели поэта сразила меня, пусть даже мне было известно, что Аполлинер, чье имя само по себе уже поэма, будет жить вечно. Забыв о своем хорошем воспитании, я пристал к бывшему оперному певцу с голубыми глазами:

— Что у вас от него, в конечном итоге, останется?

К моему великому удивлению, окопный герой нисколько не возмутился. Напротив, он как будто даже был доволен возможностью подвести итог этому периоду своего существования, тяготившему его. Недолго думая, он бросил:

— От него у меня останется одна только фраза, но тебе будет понятно, как она безмерна. Аполлинер создал охапку слов и бросил ее в огонь: «Пламя взросло на мне, как листья на дереве». Есть еще одно выражение Аполлинера: «Лес убегает вдаль, как античная армия».

Луара научила меня тому, что сластолюбие и лень ведут к спячке, к тому же королевская река будто внушала: любовь и смерть рифмуются друг с другом. В нашей провинции говорили, что у Луары капризный нрав неукрощенной женщины. Сколько раз родители предупреждали нас, что нужно быть настороже, когда находишься на берегу реки. Зыбучие пески, истории с трагическим концом… нас пугали всем этим, чтобы, упаси Боже, с нами не приключилось непоправимое, что случается с детьми-сорванцами от Нанта до Анжера, от Орлеана до Блуа. Стоило только вообразить, как тебя затягивает песок и ты глотаешь воду, беспомощно барахтаясь в воде, как охватывал ужас.

Но разве в наших силах было пропустить прогулки по песчаным отмелям, жить без постройки шалашей под высокими тополями на островах Луары, без сидения на солнце с опущенными в воду ногами, без нескончаемых купаний. Мы ощущали себя детьми этой реки, обладавшей мощью святого Лаврентия, колдовством Инда, величием Нила и шириной Миссисипи (так нам, во всяком случае, казалось), красотой Дуная и тайной Ганга. Мы были не первыми, кто приводил подобные сравнения с самыми прекрасными реками мира. У Жюля Верна в «Великолепном Ориноко» есть такой диалог: «Я тебя понимаю. В этом месте Ориноко похожа на Луару… — Да, на нашу Луару, как до, так и после Нанта!»

Имеют ли значение подстерегающие вас опасности, если они так сладостны? Неподвластны запретам детские радости. К тому же матушка воспитала нас в почтении к привольной жизни, она хотела, чтобы ее сыновья стали не только рыцарями, но еще и исследователями без страха и упрека. Она снисходительно относилась к нашим лукам, стрелам и рогаткам, к нашему непослушанию и нашим разукрашенным плотам. Однако реальная опасность действительно существовала: мы, к примеру, узнали, что неподалеку от нашего летнего домика в Анжу утонул целый класс. Мнения расходились: кто-то говорил, что всему виной водоворот, кто-то — что песчаный бережок, на котором они расположились на пикник, обрушился и увлек их за собой в воду. Моя матушка, оригинальности мышления которой мы не переставали поражаться, выдвинула собственную гипотезу: мол, подвижность песков объяснялась наличием под землей песчаных грибов — якобы несчастные ушли под землю оттого, что тонкий слой песка, покрывавший эти грибы, не выдержал давления стольких ног. Дня местных жителей все было проще: подвижные пески особенно опасны на самых крайних, омываемых водой участках косы, они не имеют опоры и легко уходят под воду. Во время наших экспедиций на островки нам повстречался отшельник, живущий с собакой на одном из них. Он показал нам свое мыло — корень мыльнянки: растение, позволяющее мыть руки, и заинтриговал разговором о «траве побитой женщины». Когда терпение какой-нибудь женщины лопалось, и она желала отделаться от надоевшего мужа, ей достаточно было сказать, что он поднял на нее руку. А чтобы доказать это, требовалось показать следы побоев, что легко имитировалось с помощью этой самой травы: стоило потереть ею кожу, как несколько часов спустя лицо и тело распухали.

Но Луара несла в себе и нечто совсем иное. Ее жемчужные изгибы, зеленые заросли по берегам, отражающаяся в воде лазурная высь, червонное золото ее песчаных отмелей, розовые закаты были просто созданы для романтической любви.

В устах моей матери, искусной рассказчицы, оживал день 6 декабря 1491 года, когда призрачный, роскошно убранный корабль был на заре спущен на воду. Луара приняла его и понесла в направлении крепости Ланже, где юный король ввиду предстоящего визита чрезвычайной важности позаботился завесить гобеленами ледяные стены. Он ждал прибытия своей невесты. Ей не было еще и пятнадцати, все принцы мечтали о ней. Богатая наследница была одета в бархатное платье с золотой канителью, опушенное мехом морской выдры, и в меховой накидке из ста шестидесяти соболей. Бракосочетание Анны Бретонской и Карла VIII, накануне прибывшего из замка Плесси-ле-Тур, состоялось в стенах суровой феодальной крепости, но было веселым и сопровождалось полетом выпущенных голубей. Юный король, которому однажды предстояло стать хозяином нашего Кло-Люсе, этой смелой женитьбой похитил Герцогиню в сабо у соперников, претендующих на ее руку. А вот судьба другой романтической пары была трагична. Обворожительная эгерия итальянского художника Приматичо, приглашенного в Турень Франциском I и радующегося возможности жить во Франции, при дворе, согласилась покататься со своим возлюбленным в лодке. Глядя, как изящно склонилась она над зеркалом вод, он не мог нарадоваться, но произошло нечто фатальное: любуясь своим отражением, она упала в воду — Луара забрала ее себе. Лицо матушки сияло, когда она рассказывала нам эту историю, а я невольно подумал: «Что может быть печальнее утонувшей улыбки?»

Воды в Луаре то прибавлялось — и тогда берега подтоплялись, то вдруг резко убавлялось — и она мелела. То же происходило и с людскими страстями на ее берегах: они были чрезмерны и разрушительны. Ивы и тополя, растущие по берегам, да и на островах, облюбованных нами для игр, как авангард, первыми принимали на себя удар при половодье, а вязы и ольха как главная сила спокойно ждали, когда неприятель-вода доберется до них. Именно во время одного из наводнений погибло завещание Леонардо да Винчи, которое он оставил своему стряпчему в Амбуазе. Сдержать воду было нелегко. К 1520 году Франциск I, озабоченный постоянной угрозой со стороны реки, предпринял серьезные работы в Сен-Пьер-де-Кор и в Сент-Ан, выше и ниже Тура по течению. Суровая зима и катастрофическое наводнение 1788–1789 годов были предвестниками Французской революции. Дома затопило, скот унесло, запасы пшеницы и муки были уничтожены. 23 января, в восемь часов вечера, четыре пролета моста в Туре были снесены бушующим потоком, а деревянный мост Амбуаза буквально сметен Луарой, обретшей разрушительную силу благодаря таянию снегов. Но всегда наступал час, когда Луара успокаивалась и на тысячи километров окрест наполняла все безмятежным покоем. Именно эта заболоченная местность — родина французского ума и грации, тигель, в котором образовался сплав, ставший французским языком, а история этой своеобразной королевской дороги — история становления национального духа после унижений, которые претерпел народ в результате земельных притеснений. Тот, над кем смеялись, прозывая «маленьким королем Буржа», вскоре стал именоваться Карлом Победителем [77] Карл VIII (1470–1498) — король Франции в 1483–1498 гг. Сын Людовика XI. Вначале правил под регентством своей сестры Анны Французской. В 1491 г. женился на Анне Бретонской. Предпринял попытки возродить право своего отца на Неаполитанское царство и стал инициатором итальянских войн. Неаполь был завоеван, но против него объединили свои силы Милан, Венеция, Максимилиан Австрийский, Фердинанд Арагонский и папа Александр VI. Вынужден был ретироваться во Францию, потеряв все завоеванное. . Даже если все и не сразу пошло на лад, именно ему выпало превратить долину Луары в долину королей.