Вацлав Михальский - Мир тесен

На столах белели сахарницы с мелко наколотым рафинадом. В чайхане не подавали ничего, кроме сахара и чая. Здесь не курили не распивали спиртного даже из-под полы, здесь совершалось святое дело — чаепитие.

Осмотревшись, Слава прошёл к свободному столику. Народу было немного. Четверо пильщиков дров, на каждом из которых была ушанка с засаленным байковым верхом. Они опередили Славу минуты на три: он видел, как пильщики вошли в чайхану, цепляясь в дверях козлами. Теперь козла, пилы в брезентовых чехлах, топоры с мощными обухами и длинными отполированными топорищами лежали у стены, а перед каждым из пильщиков стоял расписной фарфоровый чайник.

Дальше, откинув на спинки стульев огромные овчинные тулупы, сидели продавцы картошки. Краснолицые и большеносые, они пили чай без вкуса, как воду, коротали холодное предрассветное время. В углу сидел базарный мясник, допивал третий чайник — опохмелялся.

Когда Слава сел за столик, чайханщик позвал официанта. В ту же секунду из-за голубой фанерной перегородки выскочил пожилой человечек в белой куртке поверх стёганки. Чайханщик налил из самовара в чайник. Человечек подхватил в одну руку чайник, в другую блюдце с армуд-истикэном [4] армуд-истикэн — стакан-груша, маленький, сдавленный посередине стакан из тонкого стекла. (Прим. автора). и почти бегом принёс их Славе. Здесь посетителя не заставляли ждать.

— Сагул [5] Будь здоров. , — сказал Слава, стараясь подчеркнуть, что он тут не чужой.

— Сенде сагъул [6] Будь здоров и ты. , — улыбнулся человечек лисьим личиком и вытер руки о свою куртку. — Чем больше чая мы пьём, тем лучше становимся.

— Точно! — засмеялся Слава.

— Биринжи инсана къайдади.

Икинджи жана файдади.

Учунжи — бяс.

Дёрдёнжи — н’яс.

Чатун бешя — вур он бешя:

Чай не ди — сай не ди?! [7] Первый стакан чая послан богом. Второй полезен для здоровья. Третий — хватит. Дошёл до пяти — дуй до пятнадцати. Что за счет, когда пьёшь чай?! (Перевод автора).

— Буду дуть до пятнадцати, — засмеялся Слава и невольно вспомнил Сергея Алимовича, ведь их знакомство началось с этой же присказки. «Как там этот бородач на своей стройке? А вообще поехать туда было бы здорово. Здесь не так уж и далеко, каких-то двести пятьдесят километров».

— Ай, молодец! — расплылся в улыбке официант, польщённый тем, что Слава понял его без перевода.

Маленький армуд-истикэн обжигал пальцы. Чай был горяч, свеж и душист. Каждый глоток доставлял Славе истинное удовольствие, с губ не сходила улыбка: «Интересно, что мама видит во сне? Не буду думать о ней, а то ещё проснётся…»

Слава перевёл взгляд на пильщиков. Один из них снял ушанку, повесил её на спинку стула, вытер ладонью вспотевшую лысину. «Русский, по правую руку от него — азербайджанец, по левую — лезгин, а тот, что сидит ко мне спиной — горский еврей». Слава любил угадывать национальность того или иного человека, приучил себя к этому, начитавшись писательских биографий, и почти никогда не ошибался. О мяснике Слава знал, что он азербайджанец, чайханщик был персианином.

— Всё это чепуха! — сказал Слава вслух и подумал: «Проснулась мама или нет? Болван! Она меня ждёт каждую минуту, а я торчу здесь!» — Он вскочил, чтобы бежать домой, но стрелки часов показывали лишь двадцать минут пятого. «Нет, еще слишком рано. Как она обрадуется! Уходил в армию пацаном, а вернулся… Как она будет счастлива и горда! Я сначала не скажу ей ничего, а потом, как бы между прочим, выну книжечку и положу её на стол. Например, она выйдет на кухню, а я в это время положу книжечку на стол. Она вернется, увидит и вскрикнет: «Что это, Славочка?! А я так спокойно скажу: «Разве ты не видишь? Посмотри!» Улыбаясь, Слава расстегнул карман гимнастерки, вынул серую книжечку кандидата в члены КПСС, раскрыл её, как много раз раскрывал за эти дни, и стал придирчиво разглядывать фотографию совсем юного младшего сержанта. Фотография ему не нравилась, и это в который раз огорчило его.

Мысль о вступлении в партию ему подал подполковник, начальник связи дивизии. Как-то на больших ученьях Славу прикрепили сопровождать подполковника. Стояли двадцатиградусные морозы. «Воевать» было тяжело. За трое суток учений и «синие» и «зелёные» так устали, что буквально валились с ног и мечтали о казарме, как о манне небесной. Возвращались с учений глубокой ночью. Слава и подполковник ехали в тёплом кузове большой радиостанции, установленной на трёхосном грузовике. Подполковник спал на длинном, обитом дерматином ящике, в котором стояли аккумуляторы. Слава и ребята из экипажа радиостанции — на полу вповалку.

Вдруг машина встала на всём ходу, завизжали колёса, с телеграфного аппарата упала кружка с недопитым чаем, ребята покатились вперёд, друг на друга… Слава мигом натянул сапоги, еще не проснувшись толком, распахнул дверь кузова. Светила луна, равнина терялась в снегах.

— В чём дело? — спросил он, подбежав к кабине.

Шофёр и командир станции, такой же младший сержант, как и Слава, сидели молча.

— В чём дело?

— Вверх глянь, — с трудом сказал белый, как снег, шофер.

Над дорогой прогнулась линия высоковольтных передач, мощные опоры чернели узорными остовами, уходили в обе стороны вдаль, насколько хватало глаз. А у самой этой мохнатой линии вздрагивал тонкий блестящий прутик многометровой антенны.

«Забыли убрать антенну!»

— Подай назад, — посоветовал Слава шоферу.

— Боюсь: дорога под уклон. Боюсь стронуть!

Весь экипаж радиостанции — четыре парня — уже топтались здесь же, у кабины.

— Где подполковник? — спросил у них Слава.

— Не хочет вставать, говорит, доложите, в чём дело?

— Товарищ подполковник! — Слава подбежал к открытой двери. — Выйдите из машины!

Подполковник надел сапоги и тяжело спрыгнул на дорогу.

Дул верховой ветер, и прутик антенны предательски клонило к гибельной линии. Шли секунды. Все понимали, что кто-то должен убрать антенну, но никто не двигался с места. Шофёр и командир экипажа давно уже вылезли из кабины и стояли так же, как и все, подняв глаза вверх, уставившись в одну точку, туда, где поблескивала в свете луны лозинка антенны, каждую секунду готовая коснуться поросшей инеем огненной линии.

Слава был здесь фактически чужой, это был не его экипаж и не по его вине забыли убрать антенну. Но он шагнул к лесенке, прикрепленной к стенке борта, проворно взобрался на крышу радиостанции.

— Опускай колено резко, рывком, — осевшим голосом крикнул подполковник.

Он так и сделал. А потом, когда секунда смертельной опасности миновала, медленно вогнал одно в другое каждое колено антенны. Светила луна, все были целы, а могла от них остаться горсточка пепла.