Юрий Антропов - Ивановский кряж

— Ну, дядь Вань, ты и даешь! — еще мягче сказал Сапрунов. — Это ж надо, какая крепость!.. Все ноздри разъело. Думал, все, хана мне, — хохотнул он.

— Ничего. Зато кровь разогнало! — Иван Игнатьевич светился так, будто одарил человека невесть чем.

— И сколько же ты раз свою кровь разгоняешь таким макаром?

— А вот посчитай. Пузырька на день не хватает.

— Забил, поди, все бронхи-то.

— Ничего подобного. На дыхание не жалуюсь, — момента ради приврал Иван Игнатьевич. Уж кто-кто, а он-то кашлял не приведи бог. — И голову прочищает.

— Как это? — уставился на него Сапрунов, словно поверил всерьез.

— А так… — Иван Игнатьевич хотел было рассказать ему про «мошку», но когда прятал пузырек в карман брюк, отпахивая полу тужурки, свернутая трубочкой газета с давешней статьей хрумкнула у него за пазухой, напоминая о себе, и он сразу погас, насупился, будто засовестился за свою такую праздность. — Статью-то читал?

— Какую статью?

— Да на днях в «Правде».

Сапрунов глядел на него с недоумением: ему про табак, а он тебе про статью.

— При чем здесь статья, дядь Вань?

— Вот те раз! Как это «при чем»? — Иван Игнатьевич вытащил газету, расправил ее и подошел к плавильщикам совсем близко, словно собирался ткнуть их носом в статью. — Разуйте глаза-то! Про нашу плавилку тут. «Резервы роста». Первый секретарь обкома Большенарымов написал. Вы что, впервые видите ее?! И ничего про нее не слыхали?!

— Вообще-то мне говорили вчера… — сказал тот, который постарше был. — Да нам же в ночную смену. Проспал днем, и некогда читать.

— А я центральную сейчас не получаю, — помаргивая, смутился и Сапрунов. — Я же проездил в Норильск, когда подписка была. Теперь вот без газет. Разве что когда в киоске застанешь…

Хорошо понимая, что в данный момент плавильщикам не до чтения, Иван Игнатьевич бегло, но толково пересказал им содержание статьи — цифры, какие были, называл по памяти, не заглядывая в текст. Почти наизусть выучил статью — сколько раз прочел! — и шпарил теперь как по писаному.

— Смысл, ребята, один! — рубанул он под конец ладонью. — Допущено отставание сырьевой базы цветной металлургии. Меры, конечно, принимаются, спешно идет разведка месторождений, но, как правильно подчеркивает товарищ Большенарымов, строительство новых рудников требует известного времени. Это ж не цех возвести, а громадный рудник. Так что же, спросите вы, делать? Сидеть сложа руки? Ни в коем случае! Можно уже сейчас увеличить выпуск цветных металлов. За счет лучшего использования так называемых промежуточных продуктов и отходов производства, в которых содержится немало ценных компонентов…

— Стоп, дядь Вань, стоп! — первым не выдержал Сапрунов. — Завелся. Прямо как патефон, без всякого электричества.

Иван Игнатьевич смутился, заподкашливал, но прятать газету в карман не торопился. С одной стороны, он был рад, что так удачно завязал разговор с плавильщиками о том, о чем болела у него душа в последнее время. С другой стороны, полного удовлетворения от этого разговора он не почувствовал, самое главное осталось невыясненным: как они, плавильщики, которым, не то что ему, еще стоять да стоять у печей, относятся к этой заботе о шлаках — только чтобы положа руку на сердце! — и что конкретно про них думают? И едва он заикнулся задать этот вопрос, как сзади раздался голос парторга:

— Это что еще за лекция во время работы?

Когда и успел подойти, да не один, а с Малюгиным. Вернулся, значит, Головастик. На Ивана Игнатьевича оба уставились, видно, поняли сразу, кто тут заводила.

— Здравствуй, Семен Ильич, — заулыбался Иван Игнатьевич, переложив газету в левую ладонь, готовя правую для пожатия.

— Здорово, коли не шутишь, — ответил тот, но руку подавать не торопился. Может, и совсем не подаст. В заботе они оба, что парторг, что начальник цеха. На неделе должна была появиться комиссия, и спешно шел монтаж новой фьюминг-установки.

— Ты, Петро, когда приехал-то?

— Вчера вечером.

— Вчера?! Поздно, поди…

— Да нет. Часов в пять.

«А чего ж к нам не зашел?» — хотел спросить Иван Игнатьевич, но вместо этого сказал оправдывающимся тоном:

— А я тут с ребятами про статью разговорился… Случайно заглянул перед сменой, — чего-то спасовал он. — Ребята, видишь ли, не успели газету прочитать. А у Николая вон, — кивнул он на Сапрунова, — вообще подписки нету.

Малюгин понял его и хмыкнул снисходительно.

— Зря старался. Время свое не бережешь. Не досыпаешь, поди. То-то по вечерам за картами зеваешь.

Насчет карт Иван Игнатьевич решил пропустить мимо ушей, хотя если кто и зевал за игрой, так это сам Петро.

— То есть как это «зря старался»? Ты, Петро, не пойму я… Против политинформации, что ли?

— Против болтовни.

Иван Игнатьевич униженно сжался. Даже в глазах Сапрунова, на что уж он крут временами, мелькнуло сожаление: зачем же так-то обрывать?

— Сегодня вечером, — сказал парторг поспешно, как бы торопясь приглушить обиду человека, — будет открытое партсобрание. По поводу статьи. Вот и поговорим. Все вместо. А кто не успел ее прочитать — перед собранием почитает. Мы почти всю розницу в «Союзпечати» за это число откупили, — улыбнулся он и неожиданно подмигнул Комракову.

Иван Игнатьевич хотя и ответил Парычеву улыбкой, но машинально как-то, в глазах его так и осталось недоумение.

— Почему же, Петро, болтовня?

— А потому! Форменная болтовня и есть. Ну что вот ты конкретно можешь предложить?

— Я?

— Да, ты!

— Конкретно, говоришь?.. Я, Петро, знаю только одну конкретность! Исключительную! Чтобы шлака после нас не оставалось. Никакого! А как это сделать — я не знаю. Я же не бог, не царь и не герой.

— Да уж ты не герой… Сообразить не можешь, что эти шлаки пока что нам боком выходят.

— Это почему? — простодушно удивился Иван Игнатьевич.

— А потому! Ну, что в шахтные печи мы не можем загрузить один только шлак, даже если он и богатый металлами, ты понимаешь, надеюсь?

— Это я понимаю. Шихта нужна. Как не понимать! Двадцать лет у печей простоять… — Запоздало нашла на него обида, и он смотрел теперь только на Сапрунова, почему-то именно на него. Может быть, уловил в его лице не насмешку, как у других, а сочувствие.

— Двадцать-то лет ты простоял у печей, не спорю, — вроде как мирно согласился Малюгин, но тут же съязвил: — А вот ерунду порешь, как последний… я не знаю кто…

— Да какую ерунду, Петро?

— А кто мне нотацию читал несколько дней назад? Мол, зря шлаковозгонку развалили, пускай бы старая схема оставалась. Говорил?

Иван Игнатьевич, заметно смутившись, отвернулся от Сапрунова, полез в карман за носовым платком, шумно высморкался, но и этой паузы ему было мало. Сняв очки, он для чего-то решил протереть их, долго дышал на стекла и водил по нему сухим углом платка, а глаза его слезливо щурились. Словно пытаясь издали разглядеть шлаковозгонку, Иван Игнатьевич близоруко помаргивал, вытянув шею, и бельмастый левый глаз его беспомощно помигивал тоже, уставившись туда же, куда и здоровый правый, — в сумеречную глубину цеха.