Юрий Антропов - Ивановский кряж

Теща подвизгнула в хохотке — любила, старая, такие розыгрыши, — а Саня в комнате дернулся, наконец, на стуле и поднялся, вроде как расправляя затекшие от долгой сиденки ноги.

Катерина срочно отмежевалась:

— Ах ты, перечница старая! У самого, поди, уже песок сыплется, а он все туда: о свиданках мечтает!

Про песок она, конечно, сказанула зря, подосадовал Иван Игнатьевич, тем более при Ане; но уж зато Саня, вышедший на голос жены в кухню, был явно довольнехонек: отбрила что надо!

— Хм!.. — будто только что увидев его, с показной огорченностью сказал Иван Игнатьевич. — А он, оказывается, вот он! А я-то надеялся, что человек опять на кормак [2] Вид зимней рыбной ловли. поехал со своим бугаем толстопузым — вот, думаю, с Катюхой хоть потанцую!

Саня неопределенно посмеивался, стоя на порожке передней, почти касаясь притолоки своим падающим на глаза чубом — прическа «полубокс», только что, видать, из парикмахерской, кожа на висках белая, не тронутая подкладкой шоферской шапки, и одеколоном пахнет.

— Какой там кормак! — безнадежно и вместе с тем наигранно-небрежно отмахнулся Саня. С одной стороны, он как бы говорил, что рыбалка в такой мороз — это сон наяву любого мужика, потому что далеко не каждому удается раздобыть машину да сохранить ей мотор в тепле, пока ты на льду возле лунки с окунишками возишься. С другой стороны, Саня вечно делает вид, что лично у него все это запросто получается, и доказательства тому самые убедительные — мешок, а то и два мерзлой рыбы, стыло стучащей одна о другую, привозит он каждый раз с озера. Не было случая, чтобы вернулся пустым. Мороз — не мороз. И газик всегда на ходу, трубки радиаторные еще ни разу не прихватило. — Сегодня же будний день! Мы же вот только что, в субботу, на два дня ездили. Дай отдышаться. Да еще спасибо скажи, что меня мой бугай на полдня отпустил. Еле-еле нашел я замену. Никто не соглашался, ханыги такие!

— Каждый день, — многозначительно взглядывает Катерина на мать и сестру, намекая на муженька, — является домой не раньше семи, а утром убегает чуть свет. Получается, как у колхозника — от зари до зари. Ни в кино сходить, ни к людям куда. Я уж говорю ему, — улыбается она сейчас (дома-то, поди, всю шею ему перепилила), — женился бы ты, что ли, на своем «газоне» с директором!

Саня ухмыляется с праздной снисходительностью — плохо ли ему, что даже в день тещиных именин не обошли его приятным разговором!

— А ты, вообще-то, Саша, — говорит Иван Игнатьевич, — прислушайся к совету жены. Она тебе худого не пожелает. На мое бы мнение — дак так: работа твоя, конечно, может, и привлекательная… только ведь это же полная дисквалификация.

— То есть как это? — надувается Саня.

Иван Игнатьевич мысленно ругает себя за этот бесполезный для Катерининого мужа разговор, но не высказаться уже не может.

— Ты же, Саня, весь день только и делаешь, что сидишь в кабинке или в приемной у секретарши и книжки про шпионов читаешь. Баранку, может, и не разучишься крутить, я не спорю, но чутье к машине потеряешь. Сам ведь хвалился: едва лишь забарахлит мотор, может, пустяковая поломка — а уже директор звонит слесарям: «Срочно исправить!»

Саня, сам не зная почему, сконфуженно молчит. Даже Катерина за него начинает волноваться.

— Ты-то, Иван Игнатьевич, — с тяжелой медлительностью находится, наконец, Саня, — тоже есть не кто иной, как этот самый дисквалифицированный элемент. Дачу заимел — раз, чуни для собственного пользования на заводе клеишь — два… И вообще не сегодня-завтра уйдешь на пенсию, по собесам уже околачиваешься. Какой же ты кадр? Элемент и есть. Ты кадровым-то был лет пять назад, когда в плавилке работал. А теперь — все. Подсобник. Кто куда пошлет… Это три. — И на Санином лице надолго застывает какая-то негибкая улыбка.

— Вот это сказанул! — Иван Игнатьевич лезет в карман за леденцами, пытливо косясь на Аню: какое на нее произвели впечатление эти ехидные слова Сашки. — Я ведь, — со свистом насасывает он леденец, — до дачки-то два десятка лет в горячих цехах отмантулил, все на одном и том же месте. Меня средь ночи разбуди и спроси, что и как, про любую фазу процесса спроси — и я тебе скажу без запинки! Даром что техника с каждым днем все новая и новая внедряется. Или вот у папы, — вдруг надумывает он обратиться к авторитету тестя, на него перевести разговор, — полюбопытствуй, к примеру, какие марки станков применяются сейчас на бурении.

— Пожалуйста: УРБ-400, УКС-22, АВБ-100… — подхватился перечислять хозяин дома, будто как раз такого поворота в разговоре и ждавший. — Это я имею в виду самоходные установки, по четвертичным и коренным отложениям… — И он тоже, как и другие мужчины, косит взглядом при этом на свою старуху-именинницу. — А если речь идет о глубинных скважинах, до тысячи и более метров, то здесь применяются, — готовится он загибать пальцы, — такие станки, как…

— Ой, хватит-хватит! — дурашливо затыкает уши Катерина. — Открыли, понимаешь, целую лекцию. Мы что тут, — с игривой дерзостью наседает она на отца, — про ваши механизмы разговаривать собрались?

— А че, а че такого-то, уж и рот сразу затыкаете! — наступает на дочку отец.

По нему сейчас всякий разговор и всякое дело подходили — абы только всем радостно было, что вот опять собрались все вместе, и дай-то бог, как говорится, не в последний раз. Жалко вот, старших внуков, Аниных и Ваниных детей, нету с ними. И не придут сегодня Мария да Венька… Ой, далеко они! Наташка-то с Бориской явятся с минуты на минуту, к самому столу и будут, а тех двоих уж не дождаться, видно. Может, разве что в отпуск когда и приедут, да не было бы поздно.

Заметно ссутулившийся, он присаживается на уголке табуретки и спрашивает Ивана Игнатьевича:

— Как дети-то, старшие-то, Ваня?

— Мария с Вениамином? Да как тебе сказать… — Иван Игнатьевич растерянно взглядывает на Аню, но та сосредоточенно молчит, не поймешь — рассказала она им тут о письме Марии или еще нет. — Живут вроде неплохо. Наташка вот ехать к ним собирается, а Бориску хотели к весне отправить.

— К ним, говоришь… к обоим сразу, что ли? — недоумевает тесть. — Венька же в Казахстане, а Мария — у теплого моря.

— Да она сама толком не решит. То заладит — к Марии. Охота море поглядеть. То опять — к Веньке.

— Лучше-то и не могли придумать, — говорит именинница, — Венька сам горит в своем газу, так еще и девчонку туда же.

— Да нет же, — возражает Аня. — Мария писала как-то, что камвольный комбинат есть там у них. Так вот туда. Ученицей.

— Это ткачихой, что ли?

— А что — как раз женская профессия.

— Женская-то женская, — с чем-то не соглашается тесть, — да вот у Марии, когда она здесь еще робила, вместе с вами жила когда, тоже была женская специальность…