Юрий Антропов - Ивановский кряж

— А, пускай говорят, кому что взбредет в голову! — поспорив теперь с Наташкой, махнул он рукой и прибавил скорости. От неожиданности Ивана слегка откинуло на спинку сиденья. — Мишка — такой, Мишка — сякой!.. Правильно, так мне, дураку, и надо, чтобы не лез первым, екель-мекель. И ведь ты скажи, сестренка: сколько ни зарекался не выскакивать, когда тебя не спрашивают, — так нет же, неймется! — усмешливо посетовал он, что характер у него в этом смысле никудышный. — К примеру, однажды понадобилось срочно доставить в гэрэпэ агрегат, а дорога еще хуже нынешней была, мостики под машиной ходуном ходили, подпорки наполовину размыло, того и гляди кувыркнешься… Кого тут силком пошлешь с таким грузом? Каждый увильнуть старается, причину посерьезнее выискивает. К тому же дожди наладились — прямо как из ведра. А буровой агрегат стоит, зараза! Сам, без человека, не едет, хотя и называется самоходкой. — Мишка шмыгнул носом, как бы жалея себя самого задним числом. — Точно и не обсказал бы я тебе сейчас, сестренка, как уж я не гробанулся тогда на этой дороженьке чертовой. Правда, потом было приятно, конечно, — сознался он, стеснительно хмурясь, — когда в юбилейном году ленинскую медаль дали. В президиуме сидел, — он выпрямился и машинально пощупал воротник рубахи, будто проверяя, ладно ли завязан узел галстука. — А батя мой, так тот вообще на днях до того договорился, что назвал меня этим, как его… космополитом. Слово-то какое, вычитает же ведь где-то, Сучок Пихтовый! Природную жизнь, мол, не любишь. А что я ему сделал плохого? Только и сказал: «Ты, — говорю, — тятя, брось-ка с этим сеном возиться, каждый год у тебя драма среди лета — то ли вёдро будет, то ли дождь. Сто раз на день задираешь к небу голову. Сам с этим сеном уже поседел да и мать всю издергал». Это же легко представить, — как бы оправдываясь за те свои слова, сказанные отцу, вскинул Мишка реденькие белесые брови, — семь стогов на зиму надо, да еще и колхозу проценты отдай, хотя ты и пасечник и тебе-то уж можно было бы дать травы и без процентов, так ведь нет же, держи карман шире! Вот они с матерью и пластаются каждое лето, и ломают свою хребтину. А я возьми да и скажи ему по простоте душевной: «Да привезу я тебе пару машин прессованных тюков — и за глаза на всю зиму хватит. Брось ты свои покосы, тятя. Не ворованные же привезу-то, а за деньги выпишу через контору гэрэпэ». Ведь вроде все правильно сказал, екель-мекель. А он на меня тут-то и вскинулся, отец-то. И давай чехвостить. Ну, что ты будешь тут делать? — глянул он на Наташку, опять сбрасывая газ, чтобы она не напрягала голос, если надумает сказать ему в ответ хоть что-нибудь.

Но она молчала. И даже, похоже, не слушала его. То ли дорога с непривычки утомила ее, то ли обступивший вековой лес был ей в диковинку, — отвернувшись, она высунула голову наружу, и Мишке с Иваном не видно было ее лица, скрытого к тому же прядями волос на висках, которые распушились на ветру и казались на просвет невесомо льняными.

Мишка переглянулся с Иваном и тоже замолк. Дорога пошла на затяжной подъем, косо резавший сивер, и Мишка, как на грех, прокараулил на гривке разъезженную колею — задние колеса вынесло юзом, и они долго елозили по отмякшей после ненастья суглинистой насыпке.

На седелке, осушив тыльной стороной кисти взмокший лоб, Мишка тихо засмеялся, будто вспомнил что-то веселое, и ни Иван, ни Наташка не могли сразу взять в толк, к чему относится этот смех. Не отвечая на их взгляды, он крутил баранку явно с легким сердцем, вспоминая тот утренний момент, когда узнал, что Лидия родила ему сына.

Рассеянно глядя теперь по сторонам, на глубоко прояснившееся небо и заголубевший под солнцем пихтач у подножия гольцов, отливавших в сахарных верхушках мерцающим неострым блеском, Мишка пытался представить, как выглядит и на кого похож его новый человечек. «Шутка сказать, — заново переживал Мишка это событие, которым не успел насладиться утром из-за проклятого завгара, — три девчонки подряд, одна за другой, думал уж — все, так и буду всю жизнь в бабьем плену, а тут на тебе — пацан!»

В роддом он позвонил из гаража, прямо из конторы. Утро было как утро. Шел, как всегда, на работу, покуривал себе и думал, что не худо бы выклянчить у завгара парочку новых шин — не то чтобы успели залысеть те, которые он поставил на свой ЗИЛ-157 нынешней зимой, хотя рейсы его были всегда не самыми легкими, но просто болела душа при виде пирамидки из бусых покрышек с губастыми протекторами, объявившихся на складе. Сегодня еще лежат, а завтра, когда и ему понадобятся, днем с огнем их не сыщешь, кусай потом локоть. Однако надежды, что завгар так просто, за здорово живешь, уступит ему шины, не было у Мишки никакой. Он и думать не мог, что через несколько минут судьба повернется к нему другой стороной, и тот же завгар, будто отец родной, милостиво предложит ему не только полный комплект шин, но еще и новые аккумуляторы впридачу.

Все дело было, конечно, в том, что именно сегодня предстоял тяжелый рейс с полным кузовом досок для Кедровской ГРП. А под рукой был только ЗИЛ Михаила. И как раз в этот-то момент, когда завгар безо всяких занаряживал его машину, Мишке и сказали по телефону, что жена его Лида благополучно разрешилась мальчиком.

Еще не до конца поверив в это, Мишка без всякого предисловия, едва лишь приткнув на место телефонную трубку, как бы сокровенно поделился с завгаром:

— Я, может, отпуск у тебя сейчас попрошу, — перевел он дыхание, прислушиваясь к самому себе, к нараставшему глубоко внутри волнению. — И притом на полную катушку, екель-мекель! Прямо с сегодняшнего дня. Как ты расцениваешь?

Завгар и ухом не повел, даже не поднял от стола головы.

— Я расцениваю, — невнятно сказал он, старательно заполняя путевой лист, — что ты где-то хватил вчера лишнего, а проспаться не успел. Но ничего. На Колотушинском подъеме оклемаешься.

— А если у меня сын родился — тогда как?

— Да все так же… То есть постой — как родился?

— Вот это дает! — сказал Мишка, подмигивая молоденькой секретарше, слышавшей его разговор по телефону. — Объясни ему, ради бога, как детей рожают. Совсем закрутился человек, прямо беда. — Он сел в продавленное кресло перед столом завгара, куда ни разу еще не садился до этого, и, положив ногу на ногу, широко и счастливо улыбнулся. — Четыре двести чистого веса, понял? А советское законодательство, конечно, ты хорошо знаешь…

Словом, без ножа зарезал хозяйственника. И если бы не эти шины, пепельно легкие на вид от заводской новизны, Мишке теперь уже оформили бы отпуск. Ведь как-никак на руках будет четверо детей, и все мал мала меньше, и отказать в отпуске не имели никакого права…

— Ты слышь, сестренка, сын же у меня родился! Четыре двести. Ваньшин, значит, и твой племяш. Как, а?! — засмеялся он, не справляясь с распиравшей душу радостью. — Вот новость-то будет для стариков! А то мой батя оконфузил меня уж на сто рядов: все, мол, девки да девки. Их ведь три у меня. Не в его, видишь ли, породу я удался — бракодел!